Консистенция — такое витиеватое и редкостное прозвище имел сухолицый, с темными подглазьями парнишка-детдомовец за то, что не держал в себе воздуху и мог по заказу исполнить «Легко на сердце от песни весёлой».
Он вроде бы радовался своему таланту, мы же, кореши его, в восторге были от такой музыкальной способности человека, но забивали его чичером. Кто постарше, тот помнит эту игру — кару за порченье воздуха, когда кулаками бьют человека по спине, повторяя: «Чичер-бачер, собирайся на чир, а кто не был на чиру, тому уши надеру».
С парнишкой тем никто не хотел спать на соседней койке, его гоняли из школьного класса в коридор, жестокий мальчишеский мир как будто не замечал, сколь часто после еды наш музыкальный содетдомовец держался за живот, со стоном валился на кровать, укрывался под одеялом.
Нечаянной рыбацкой судьбой занесённый в Подсаянье, на лесной пасеке, широко и роскошно расположенной на берегу горной реки, встретил я старого уже, степенного мужика, и он узнал меня, напомнил редкостное своё прозвище, рассказал, что шибко доходил от худой еды и чуть не сдох в том же запасном полку, в котором бедовал в сорок втором году и я, о чём он, активный таёжный читатель, узнал из моих книг.
— Но как угодил, паря, на фронт, сразу хвори кончились. Помнишь, поди-ко, со многими хворыми на фронте экое было: унимались болезни, но вот как вернулись домой — хвори взялись за фронтовиков с новой силой, в сыру их землю быстренько оформили. Я вот пасекой спасся. От производства, от алюминиевого комбината, пасека-то, — меня дохлого подучили и сюда бросили. Ныне вот и меня, и пасеку спокинули здеся, я её прихватизировал, сына натаскал, он меня заменит. Мёд у нас редкостный, таёжный, черникой скусом отдаёт, лесными травами аромат евоный выделяется. Пчела у нас особая, таёжная, далеко летат, мёд в уреме да по берегам сбират, но уж то мё-од — от всех болестей лекарство.
От болезней-то мёд, конечно, спасает, но не от годов и ран фронтовых.
Прошлым летом заехал ко мне сын моего содетдомовца. С саянских предгорий катил на своей новой машине «Нива». Банку мёда на помин души родителя завёз, сообщив, что отец его сбелосветился, преставился, стало быть, и завещал похоронить его на пасеке средь посаженных рябин и черёмух, что и было сделано согласно родительскому завету.
Астафьев В.П., Благоговение, ИПК «Платина», город Красноярск, 1999, стр.64-65
Комментарий В.А.Гапеенко: В любом произведении Виктора Петровича Астафьева – объёмном и маленьком – ищу «игарский» след – о нашем городе, его жителях. Вот и эта небольшая «затесь» из подаренной мне на память автором книги с автографом на страничке с небольшим по объёму текстом пронзительно повествует о судьбе ещё одного игарского сироты с подорванным здоровьем и изначально перекошенной судьбой. Его фамилию автор не указывает. Но, может быть, откликнется сын героя, его внуки, напишут мне, пришлют фотографии нашего земляка – достойного, чтобы и его имя, как участника войны, было занесено в формируемую мной «Книгу памяти», и в «Астафьевском сборнике» упомянуто было. Почему нет? Если уж великий писатель из сотен окружавших его в жизни людей рассказал о нём, отчаянно боровшемся за жизнь труженике, то потомки должны им гордиться. Жду откликов и не теряю надежды.
А всем остальным неизменно рекомендую: «Читайте Астафьева!»
На фото: фотография Виктора Астафьева с девчонками из детского дома летом 1941 года. Может кто-то и из их потомков окликнется?! И скан дарственной надписи писателя на сборнике «затесей» «Благоговение»: «Валентине Гапеенко – милейшему человеку с поклоном и пожеланием доброй жизни впереди. Виктор Астафьев. Сентябрь 1999 года, село Овсянка».
