Это сейчас стало модным свой отпуск проводить за границей – жариться на солнце в Турции, Египте или Таиланде, возвращаться домой, рискуя жизнью и не будучи уверенными в том, что полёт пройдёт нормально, и вы благополучно приземлитесь в родном аэропорту. Поэтому и стало традицией: в каждое успешно выполненное приземление пассажиры хлопают в ладоши, приветствуя экипаж.
В прошлом веке всё было несколько иначе. Сотни туристов, русских и зарубежных, мечтали побывать на Енисее, проплыть по великой реке, насладиться меняющимися красотами ландшафта, подышать свежим речным воздухом. Для жителей многочисленных тогда поселений Красноярского края каждая остановка судна с туристами была возможностью встречи и общения с известными в государстве людьми. По предложению начальника Енисейского пароходства Ивана Михайловича Назарова, самого в свободное время всерьёз занимающегося литературой и написавшего немало очерков о Енисее и речниках, к нам в край приезжали известные писатели Константин Симонов, Виктор Некрасов, поэт Лев Ошанин, художники. На одном из первых судов, открывших навигацию 1958 года, прошли по Енисею по заданию редакции газеты «Комсомольская правда» молодые, только начинающие свой творческий путь писатель Анатолий Алексин и поэт — будущий автор «Дяди Стёпы» Сергей Михалков.
Летом того же года по Енисею от Красноярска до Диксона следовал «писательский рейс». Одним из пассажиров туристического рейса флагмана пароходства – трёхпалубного теплохода «Валерий Чкалов» был Алексей Венедиктович Кожевников, автор романа «Брат океана» — первого литературного произведения, в котором описывается строительство нашего заполярного морского порта Игарки. Другой пассажир — его тёзка — новосибирский журналист Савва Кожевников, впервые тогда побывавший на Енисее и в Игарке, внёс свой вклад, оставив о рейсе путевые заметки. О них пойдёт речь немного ниже по тексту.
Думаю, что с радостью согласился принять участие в поездке и известный к тому времени сибирский поэт Игнатий Дмитриевич Рождественский. Он начинал свою литературную деятельность, учительствуя в Туруханске и Игарке, и каждая его встреча с юностью рождала новые поэтические произведения. Кроме вышеупомянутых, были и менее известные современному читателю Михаил Никитин и Алексей Гарри.
Михаил Александрович Никитин — автор небольшого, но выдержавшего к тому времени два издания сборника рассказов под названием «Енисейская книга» (1944 и 1957 годы).
В нём он, как пишет во вступительном слове ко второму изданию, «старался показать Енисей таким, каким увидел его в двадцатых годах», и рассказать читателем о том, каким четверть века назад был старый Енисей. Я прочла эту книгу, рекомендую её тем, кто интересуется историей Туруханского района, она действительно, проникновенно написана «лучшим, — по мнению Саввы Кожевникова, — из всей путешествующей писательской группы, «знатоком истории Енисея». Видимо, планируя создать новую, более современную книгу, Михаил Никитин и согласился принять участие в путешествии.
О писателе и журналисте Алексее Николаевиче Гарри С.Кожевников обмолвился, что он «жил на Енисейском Севере в суровые годы войны». Участник гражданской войны Алексей Николаевич Гарри в возрасте пятнадцати лет вступил в Красную гвардию, воевал в бригаде Котовского. В 1938 году был репрессирован, отбывал наказание в Норильске до 1944 года, а потом там же жил ещё в течение шести лет. Эта поездка его на Север стала для него последней, он об этом знал, был тяжело болен, но продолжал во время путешествия писать повесть для юношества о разгроме антоновских банд на Тамбовщине.
Была в числе туристов и красноярская писательница Галина Ивановна Савичевская. Она надеялась написать книгу о современной Игарке, и уже занялась к тому времени поиском ставших взрослыми авторов известной детской книги «Мы из Игарки».
На этом же теплоходе в творческой поездке был и художник Владимир Ильич Мешков.
С лёгкой руки Ивана Назарова, пригласившего в поездку молодых авторов, впервые на Енисее побывали поэты Зорий Яхнин, Леонид Решетников, прозаик Виктор Стариков, литературный критик и биограф Бориса Горбатова Галина Колесникова. На причале Зорий Яхнин пошутил: «Мне хочется повидать на Севере, как распускаются цветы подо льдом».
Не преминул воспользоваться поездкой и известный фотограф, чьи исторические снимки публиковали центральные газеты и журналы — Виктор Антонович Темин. Его фотография «Знамя Победы над рейхстагом», сделанная в полдень 1 мая 1945 года с борта самолёта «По-2», была напечатана газетами и журналами десятков стран мира.
По разным причинам не смогли поехать в тот раз авторы ярких произведений о Енисее – Сергей Сартаков, Георгий Кублицкий, Казимир Лисовский, Евгений Рябчиков.
Капитаном «Валерия Чкалова» в то время был Степан Иванович Фомин, впоследствии начальник пароходства. И сам теплоход, до сих пор бороздящий Енисей, был ещё «малым дитём» — спущен со стапеля в Германии 18 июля 1953 года.
От Красноярска до острова Диксон более двух с половиной тысяч километров. В нижнем плёсе после Дудинки Енисей достигает ширины в десять – пятнадцать, а местами и двадцать пять- пятьдесят километров. Последний отрезок пути судно с туристами плывёт уже по Карскому морю. Между Туруханском и Игаркой в районе села Курейка, где когда-то отбывал ссылку вождь народов Иосиф Сталин, Енисей пересекает Северный Полярный круг. Момент перехода Полярного круга туристами отмечается карнавалом, с вручением «свидетельств», если позволяет погода, купанием в Енисее, вручением «ключей от Арктики» и так далее. Была и я участницей подобного праздника. Но мы отвлеклись…
Красноярск – Атаманово – Енисейск – Ворогово – Туруханск – Ермаково – Игарка – Дудинка – Усть-Порт – Караул — Воронцово – Сопочная Карга – бухта Слободская (мыс Исаченко) – бухта Ефремова – бухта Север (мыс Ефремов Камень) – Диксон – вот пункты, через которые проследовал теплоход, чтобы достигнуть сердца Арктики.
Корреспондент краевой газеты «Красноярский рабочий» Н.Волгин в своём репортаже о том рейсе писал, что невозможно в газетной статье рассказать обо всех местах, которые они посетили. Для этого нужны книги. И он был прав, книги появились. Но, тем не менее, журналист оперативно попытался высказать свои впечатления о путешествии. И вот пассажи из его материала, которые касаются посещения нашего города:
«Каким-то своеобразным изяществом отличается Игарка. В глубоком заливе стоят иностранные суда. Отсюда ежегодно сотни тысяч кубометров добротной сибирской древесины, распиленной на комбинате, идут во многие страны мира. Весь город построен из дерева. Выделяется панорама строительства каменного здания Дворца культуры. Игарцы убеждены, что они преодолеют трудности сооружения зданий из кирпича».
На Диксоне тоже добрым словом говорили об Игарке, вспомнили случай, когда на одной из арктических зимовок роженице жена полярника потребовалась врачебная помощь: «Из Игарки вылетел лётчик Сысоев с врачом, медицинская помощь была оказана своевременно, и роды прошли благополучно».
Отметил краевой журналист и ещё одну закономерность в жизни полярников: Арктику покоряет в основном молодёжь. «Вот мы беседуем с лоцманами, которые ждут иностранные корабли, чтобы провести их в Игарку, — пишет он. Вначале появляется какое-то разочарование. Все они – молодые, жизнерадостные ребята, подтянутые, общительные, закончившие учебные заведения. Невольно хотелось спросить, а нельзя ли познакомиться с этаким бородатым лоцманом, которого рисовало воображение. Но вопрос этот, вероятно, вызвал бы смех, а смешным быть не следует».
Алексей Венедиктович Кожевников в поездке был самым старшим по возрасту и самым именитым. Ему уже тогда исполнилось 67 лет. Литературным творчеством он занимался с 1925 года. В поисках материала для книг писатель много ездил по Советскому Союзу, отыскивая реальные истории развернувшегося по всей стране строительства новых городов.
В 1939 году вышел в свет его роман «Брат океана» о строительстве Игарки. «Брат океана» — по версии автора – это Енисей. Роман исторически достоверен, всеобъемлющ и интересен. Но приведённая автором художественного произведения версия о происхождении названия города от мифического первожителя тех мест Егора, которого народности Севера звали ИгОркой, ИгАркой, навеки поселила в умах народа исторически недостоверный факт, тиражируемый средствами массовой информации и сегодня. Буквально вчера на моем сайте было рекордное количество обратившихся за ответом на вопрос ведущего передачи «Кто хочет стать миллионером» Дмитрия Диброва об этом пресловутом Егоре. Интересующих, а точнее, желающих узнать истинное происхождение названия поселения «Игарка» направляю к переписке краеведов Адольфа Вахмистрова и Павла Евдокимова в моём материале «Как и Москва, Игарка названа по реке, на которой она стоит», а мы продолжим с вами рассказ об участниках рейса.
Савва Елизарович Кожевников – однофамилец, прозаик, очеркист, публицист, литературовед, в годы Великой Отечественной войны был корреспондентом армейских газет, после Победы – спецкором «Литературной газеты» в Китайской Народной Республике (1953-1955). А потом обосновался в Новосибирске. Он — инициатор создания серии книг из литературного наследства Сибири, автор монографии «Горький и Сибирь». Савва Кожевников оставил свои воспоминания и об этой исторической поездке и её участниках, написав в 1962 году повесть об одном путешествии «Мы собирали янтарные зёрна…» (она была включена в сборник «Моя Сибирь») и очерк «Об Алексее Кожевникове, его романе «Брат океана» и о сегодняшнем дне Крайнего Севера», опубликованном в сборнике «Статьи. Воспоминания. Письма» (1961).
Никому из путешествующих не приходило в голову назвать Алексея Кожевникова стариком, говорит о нём более молодой однофамилец: «Глубоко посаженные карие глаза его всегда были полны юношеского блеска и живости. Крепкий, плотный, он всегда был энергичным и подвижным. Мы избрали его старостой нашей группы и сделали это не потому, что он был старше всех нас, а потому, что он дружнее всех был с Енисеем и жадно интересовался новой жизнью на его берегах, хотя в начале пути он однажды сказал мне: «Нет, писать об Енисее я больше не буду. Там, где бегал вприпрыжку, на костылях не ходят».
Но разговор о написанном игарском романе между двумя писателями всё же зашёл.
«…Вечерело. Все ушли в каюты. На палубе остались только мы с Алексеем Венедиктовичем и молча наблюдали смену красок. На западном небосклоне яркой киноварью догорала полоска заката. Сумерки с каждой минутой сгущались. Енисей вначале отливал цветом стали, а потом в какое-то неуловимое мгновение стал совершенно тёмным, словно на него набросили тёмный бархат.
Скрылись в темноте скалистые, заросшие хвойными лесами берега. Нас окружила удивительная тишина. Безмолвствовал теплоход, безмолвствовала тайга. Наступило время кукушки. И вот она закуковала: Ку-ку, ку-ку. По привычке с детства я стал подсчитывать – сколько лет жизни отсчитывает мне эта бездомная птица, но вдруг слух уловил какую-то особую ноту, тревожащую душу, зовущую куда-то. И чем дольше я вслушивался, тем сильнее росло это чувство…
…Слушал кукушку укутавшийся в каюте в плед больной Алексей Гарри…
Разволновала кукушка и Алексея Венедиктовича. Повернувшись ко мне, он сказал:
— Помните, мой роман «Брат океана» начинается так: «В еловых лесах над Камой, Вишерой и Косьвой тосковали кукушки»… Это не случайная деталь. В романе много разлук… ку-ку – где ты мой покой, моё спасение?»
В 1930 году начинающий писатель Алексей Кожевников совершил рейс по Енисею на грузовом судне с караваном барж. Этот рейс стал первым «черновым» открытием великой реки, за ним последовали второй, третий, четвёртый… Всего, по Енисею было у него с десяток поездок. В одну из них строители Игарки и высказали писателю литературный заказ, да не просто на газетную заметку, а на объёмный роман. И не только заказали, но и вступили в своеобразное соавторство.
Беседа двух писателей на палубе теплохода завершилась лишь ближе к рассвету. Говорили о многом: о жизни, о книгах.
В один из дней путешествия Савва Кожевников встретился и разговорился о романе и с одним из пассажиров, следовавшим до Диксона – плотником Александром Кытмановым. Примечательно, что у читателей, которые сами были строителями Игарки, виденное собственными глазами и прочитанное в романе сливалось воедино. Не раз была этому свидетель и я. А между тем, это всё-таки художественное произведение, некоторые из персонажей писателем выдуманы. Другие послужили прототипами, к примеру, инженер-строитель Быков, основатель мерзлотной станции в романе выведен под фамилией Коровин. События, изложенные в «Брате океана», поданы так, что звучат сегодня, как правда жизни. Помогают ощутить реальность происходящего северные пейзажи, которые каждый читатель романа, не раз наблюдал воочию, но только автор смог сделать их яркими, зримыми, точными и поэтичными.
Вот лишь одна из картин: северное сияние, ни одна из картин не повторяла другую. У Алексея Кожевникова: «Каждое играло и жило по-своему. Иногда перекидывалось через всё небо, от горизонта до горизонта, жёлтой, или оранжевой лентой, неширокой, как радуга. Но лента не красовалась, подобно радуге, неподвижно, а всё время текла, будто перематывалась с катушки на катушку.
Иногда сияние поднималось разноцветными столбами, которые передвигались куда-то по краю неба. Иногда повисало занавесом, сшитым из разных полос: снизу фиолетовая, потом красная, жёлтая, зелёная, синяя. Занавес качался, полосы набегали одна на другую, кидали на весь занавес то фиолетовый, то красный отсвет, — было всё очень похоже на багровый с дымом пламень большого пожара, и земля в такие часы казалась зыбкой и текучей, и замороженные деревья тоже будто пускались в бега…»
Алексея Николаевича Гарри Савва Кожевников знал, был знаком с его произведениями, печатавшимися в Новосибирском альманахе «Сибирские огни», слышал о перипетиях его жизненного пути. Но только на теплоходе «Валерий Чкалов» во время поездки по Енисею встретился с ним впервые.
М вот как впоследствии вспоминал о нём, написав предисловие к роману «Без фанфар», вышедшем в Новосибирском книжном издательстве в 1962 году уже после смерти писателя.
«Поразили очень живые и пытливые глаза. Покашливая в маленькую свою ладонь, он долго рассказывал о Норильске. Он любил этот Заполярный город. Любил Енисей, Север, вообще – жизнь. Низенький, щуплый, измученный болезнью, но не сломленный, он смотрел на мир широко открытыми жадными глазами жизнелюбца…
Однажды мы услышали по радио голос капитана теплохода:
-Граждане пассажиры, наш теплоход пересекает Северный Полярный круг.
Мы все выбежали на палубу. Небо было грязно-лохматым. Тучи то и дело закрывали бледно-жёлтый кружок солнца. На болотистые берега ложились необычайно большие тени. Протяжно свистел холодный ветер, пенилась, ревела река. Вдруг по палубе застучал дождь.
Сидеть бы в эту погоду больному Гарри в каюте, но он, приподняв от дождя и ветра воротник своего лёгонького макинтоша, был на палубе вместе с нами и, показывая на левый берег, едва маячивший сквозь густую сетку дождя, рассказывал, какое большое и красивое село возникло здесь, где до революции стояло всего лишь несколько жалких рыбацких избушек. Село это называлось Курейка. В нём возвышаются двухэтажные дома, две школы с интернатом, больница, клуб. Неподалёку от Курейки пионергородок, в который ежегодно приезжают дети из ещё более северных поселений.
— Пиши, Зорий, стихи, — посоветовал Алексей Николаевич молодому красноярскому поэту Зорию Яхнину. Об этом обязательно нужны стихи.
Однажды Гарри уединился с художником Мешковым на корме теплохода в заветрии. Художник вынимал из объёмистой картонной папки одну за другой цветные линогравюры, подавал их писателю. Алексей Николаевич каждую линогравюру брал любовно, долго смотрел, не отрываясь, потом осторожно, словно боясь расплескать что-то драгоценное, ставил перед собой и снова смотрел. А потом сказал художнику своим тихим голосом:
— Какая у вас душа поэтическая!
Вот такая же поэтическая душа была и у Алексея Николаевича…
Рейс между тем продолжался. Примечательно, что хроникёр Савва Кожевников устанавливает точное число пройденных теплоходом летом 1958 года населённых пунктов: «от Красноярска до Диксона несколько городов, 86 деревень, 31 село, 10 посёлков, 31 станок, десятки зимовий и рыбацких избушек». Не будем задавать риторический вопрос: сколько поселений осталось на берегах Енисея сегодня. Нас интересует только один из городов – Игарка, и то, что о ней написал тогда Савва Кожевников.
И вот интереснейший, прочтённый мною впервые и не затасканный другими краеведами факт. Оказывается, об Игарском зимовье упоминается не только в записках Харитона Лаптева. «Сто лет спустя это же зимовье отметил и декабрист Фёдор Шаховской. В нём по-прежнему был один двор. Но он был. Человек поселился здесь прочно, на века», — восклицает автор путевых заметок. А прочитанное для меня как начало поиска записок Шаховского…
Когда, судя по маршруту, следовало бы рассказать об Игарке, Савва Кожевников делает сноску: «В Игарке мы провели много часов. Мы останавливались в ней и на обратном пути. На следующий год я снова посетил её. Записи мои выходят за пределы путевого дневника, и я написал об Игарке отдельный очерк». Очерк он назвал «Мы из Игарки». Он достаточно объёмный и заслуживает, быть может, отдельного размещения, поэтому впечатления об Игарке я взяла из меньшего по объёму очерка об Алексее Кожевникове.
«…В Игарку мы приехали, когда над городом небо было ясным. Солнце висело у горизонта словно раздумывая – закатиться или снова начать подъём, а на самом деле была настолько глубокая ночь, что весь город спал. На причальном дебаркадере поёживалось от холода несколько поджидавших теплоход пассажиров. Вблизи широкой деревянной лестницы, поднимающейся к высокому гребню берега, стояли две стройные берёзки-невесты в подвенечных платьях и зелёных косынках, о которых рассказывал мне плотник Кытманов. Над берёзками тянулась мачта порта с красным флагом.
Мы поднялись на одну из возвышенностей…
Вблизи речного порта – пяток покосившихся бревенчатых домиков, построенных, вероятно, в те дни, когда игарцы не знали ещё секретов вечной мерзлоты. За ними — целая улица новых, также деревянных домов, потом вторая, третья. Дома, тротуары и даже мостовые — все из дерева. Улицы были погружены в крепкий сон и дышали ядрёным запахом сосен. Ни автомашины, ни телеги, ни пешехода. Не залаяли собаки. Не было видно даже птиц, улетевших, видно, в свои гнёзда на ночлег.
Мне впервые пришлось видеть при солнечном свете абсолютно безлюдный город. Казалось, мы попали в какое-то сказочное царство. Кто-то сказал: «Вымерший город». Нет, это было неверно. Всё здесь отдавало светом жизни, теплом человеческих рук, дыханием людей. Город только на время притих, чтобы уже через несколько часов расправить плечи и многоголосо зашуметь.
На обратном пути из Диксона мы были в Игарке в дневное время. Мы обошли, вернее, объехали на легковом такси (для путешествия пешком у нас не хватило бы времени) весь город, старую его половину, что была простроена в тридцатые годы, и новую, воздвигнутую уже после Отечественной войны.
Мы побывали на станции по изучению вечной мерзлоты, на лесозаводах, в клубе иностранных моряков, в зданиях театра и педагогического училища народов Севера, в горкоме партии, в редакции местной газеты. В протоке, у причалов и на рейде мы видели иностранные суда. На ветру развивались пёстрые флаги – национальные флаги гостей.
— Сейчас, сказали нам игарцы, — причалы нашего порта могут принимать немного лесовозов одновременно. Скоро ёмкость порта увеличится вдвое.
Мы наблюдали погрузку свежего распиленного леса на суда и не могли надышаться смолистым запахом. Мы любовались проворством невероятно длинноногих автомобилей-лесовозов, которые прижимали к своему животу, как кенгуру детёныша, пакеты желтоватых досок и ловко подвозили их к причалам. И, конечно, мы побывали на лесной бирже. Она поразила своими размерами и невыразимой красотой…
Алексей Венедиктович знакомясь с Игаркой двадцать лет спустя после написания романа, беспрерывно восхищался ею, как восхищаются отцы своими детьми, выросшими, здоровыми, с крепкой мускулатурой, с глубоким дыханьем, с ясным умом».
Если для маститого Алексея Кожевникова подрастающая Игарка — словно хорошеющая с каждым годом дочь, набирающая красоту и стать, то также по мере приближения теплохода к Полярному кругу ревностно ждал очередной встречи с городом и поэт Игнатий Рождественский. «Собраться с первым пароходом и плыть под плеск речной струи, — было его постоянным желанием с тех пор, как он покинул наш город накануне войны.
Воспоминания о поездке на теплоходе «Валерий Чкалов» — «К высоким широтам» — Игнатий Рождественский разместил в новой книге очерков «Богатырский край», вышедшей в Москве. Поэт всегда останется поэтом, даже если и пишет прозу: «Полная достоинства и внутренней несокрушимой силы спешит, торопится в Заполярье река. И надо же собирать по капле, по струйке малой такую безбрежную мощь! На гребнях волн – вспышки пены. Енисей словно дымится в штормы. Чайка прильнула грудью к волне, почти не отличается от пены, только чуть стремительнее её. Енисей раздражён, серьёзен, яростен, и какую же надо силищу, чтобы разволновать такую громаду! Душу освежают порывы мятежного ветра».
Конечно, не мог, не мог, талантливый сибиряк не упомянуть о городе своей юности – Игарке пусть и небольшим пассажем: «Над низким, словно срезанным ножом, водным горизонтом вырастают очертания морских кораблей, трубы заводов, строения, штабеля, леса. Это Игарка. Жизнь бурлит в её порту, в цехах лесокомбината, на её улицах, детских площадках, в её теплицах. Норвежские и финские корабли грузятся лесом, лучшим в мире.
За Игаркой Енисей ещё необъятнее. Он словно подожжён изнутри, весь в факелах бурунов, весь в порыве и гневе. Теплоход идёт почти со скоростью поезда. Берега еле различимы. Навстречу движутся иностранные океанские корабли, держа курс на Игарку. Над кораблями неизменные чайки, их извечные спутницы».
К сожалению, мой очередной поход в краевую научную библиотеку оказался не вполне удачным. В подшивках газеты «Коммунист Заполярья» я не нашла материалов о пребывании писателей в Игарке, впрочем, не все номера за июль-август и сохранились. Но отыскались «следы» в написанных книгах.
«Как распускаются подо льдом цветы» в ту поездку Зорий Яхнин вряд ли увидел – июль на севере самый жаркий месяц. Но зато он заприметил самое моё любимое северное деревце – карликовую березку: тоненькую, низкорослую с круглыми с зазубринкой листочками. И стихотворение красноярского поэта, ставшего модным у молодежи 70-х, я не раз впоследствии слушала, что называется, вживую, из уст автора. Он не раз приезжал потом в Игарку, выступал на творческих вечерах, по местному телевидению. Написал и свой «гимн» Игарке – стихотворение «В порту Игарском», навеянное, возможно, тем первым посещением нашего города.
Как отразилась поездка на творчестве уральского писателя Виктора Старикова я, к сожалению, не знаю. В интернете нет сведений о нём. Отыскался лишь рассказ «Рябиновая ветка», написанный в 1954 году, он размещён в сборнике «Северный ветер», изданном в 1979 году.
Возможно, что и нереализованной оказалась задумка Галины Ивановны Савичевской. Историю выросших авторов книги «Мы из Игарки» пересказали нам журналисты Оксана Булгакова, Мария Мишечкина, Александр Тощев.
Художник Владимир Мешков, наш российский Рокуэлл Кент, не раз впоследствии бывал в Игарке, в том числе привозил на выставку свои неповторимые северные рисунки и цветные линогравюры.
С легкой руки Ивана Назарова художники и писатели, не только российские, но и зарубежные «полюбили» Енисей, их творческие поездки на теплоходах вниз по реке известны теперь как «Енисейские встречи». Поэты Илья Фоняков и Яков Хелемский, к примеру, участники «Енисейских встреч-73» написали стихи об Игарке. Но это уже другая история…
Фото: из интернета и архива автора
[subscribe2]
