Мне всегда катастрофически не хватало времени заняться собственным здоровьем. Всепоглощающая меня работа. Какую бы должность я не занимала, — я отдавалась ей без остатка. Дети. Я родила, воспитала, и как можно теперь сделать вывод, успешно довела до взрослой жизни, дочь и двоих сыновей. Муж. В лучшие годы нашей счастливой совместной жизни он был занят идеями переустройства дома, и вся семья подключалась к реализации его планов…
Вот и в средине восьмидесятых, после рождения младшего сына Алеши мы планировали переезд в новую трехкомнатную квартиру, и поэтому каждую свободную минуту спешили на стройку, стараясь уже на этапе отделки все сделать собственными руками. Перекусив двумя жареными пирожками с кислой капустой, я помчалась в школу искусств на «День открытого письма». Была такая форма работы властей с населением. Все первые лица города отвечали на острые вопросы горожан, поданные накануне в письменном виде или озвученные прямо на встрече. Можно было обратиться со своей проблемой здесь в зале, и быть услышанным. Я работала инструктором горкома партии, была в секретариате, записывала и обращения, и ответы на них.
Поэтому уже не первый приступ боли где-то вверху желудка я восприняла как реакцию «на нарушенный график подачи горячей пищи в организм». За ночь боль не прошла, а непомерно распухший живот и землистый цвет моего лица заставили-таки мужа, несмотря на мои слабый протесты, вызвать «скорую помощь».
Примчавшаяся тут же в больницу моя старшая сестра Галина, фельдшер, успела сказать врачам о непереносимости мною отдельных видов наркоза, иначе бы пришлось моему мужу дальше растить детей одному. Оперировал меня Владислав Викторович Астахов – замечательный хирург, спасший не одну, наверное, сотню игарчан больших и малых. Диагноз оказался банальным: аппендицит. Но, видимо смещенный в сторону коварный отросток и отдавал болью в нехарактерную для него часть живота. За несколько часов промедления он уже лопнул, содержимое разлилось, и Владиславу Викторовичу и ассистировавшим ему реаниматологу Олегу Николаевичу Куклину и медсестрам, пришлось приложить немало усилий, чтобы ликвидировать все последствиями моего халатного отношения к своему здоровью. Мне было ужасно стыдно перед Астаховым. Всегда немногословный, корректный, он не сдержал себя: «Вы же образованная женщина!… И не знаете элементарного…». Олег Николаевич, накладывая же маску с наркозом, напротив, был весел: «Ну, дорогая моя, расскажите какой-нибудь анекдот».
Мне было не до шуток, я в ужасе закрыла глаза. Оказалось, ведя со мной разговор, анестезиолог должен был зафиксировать момент моего засыпания.
Я ничего не ощущала. Я гуляла по какому-то полю с цветущими ромашками, рядом протекала река. Но вдруг какой-то вихрь подхватил меня, закружил, и по черной трубе тело стремительно понеслось в обратную сторону. Запомнился длительный пронзительный крик: «А-а-а-а..» и какая-то травинка или соломинка, неприятно щекотавшая меня в носу…
Врачи и моя сестра, не покидавшая меня, оказалось, уже в течение многих часов не могут привести меня в сознание после операции и наркоза. Но поступающий в организм кислород все-таки заставил молодой организм заработать вновь…
Хотя и прошло с тех пор почти три десятка лет, но ясно вижу себя в палате хирургического отделения игарской центральной городской больницы на третьем этаже. Желтая грязная штора на окне, по которой вода с подоконника пыталась подняться вверх, но засыхала неприятными серыми разводами. Стонущие рядом после операций соседки в неопрятных халатах, и никак не вписывающаяся в этот «пейзаж» Любочка Оборотова.
Она была с миниатюрной ладно сложенной фигуркой, тщательно причесана с красиво уложенной прической, — настоящая француженка! Аккуратный фланелевый красный домашний халатик, ослепительно белые носочки, и простите меня за эти подробности, кристально чистое нижнее белье, которое волей-неволей всем обитателям палаты приходилось демонстрировать не только медсестрам, ставящим инъекции, но и соседям по палате. Она первой подошла ко мне, предложила протереть мои спекшиеся губы смоченным в воде бинтом. Голосок ее был нежным, слова сочувствия искренними, а смех заливистым. Казалось, она ошибочно здесь очутилась, никакие хвори не могли поразить ее организм, и вот-вот она встанет, и покинет это неприятно пахнувшее лекарствами и человеческими телами помещение.
Но вдруг внезапная боль изнутри заставила ее отойти от моей кровати, вернуться к своей, забиться под одеяло и на несколько минут замолчать. Я не раз потом наблюдала подобную ее реакцию на возникающие приступы. Как оказалось, врач-гинеколог, имя которой мне не хочется называть, ошибочно диагностировала у нее внематочную беременность, опухоль оперативно удалили. Это спровоцировало ужасное заболевание мелабластому: злокачественная опухоль стала появляться по всему телу: то подмышкой, то под лопаткой, то на плече, то на шее. Каждый раз в этом месте начиналось жжение, неимоверная боль, а потом, когда опухоль выпячивалась наружу, болевой синдром стихал до нового своего проявления в совершенно неудобном для человека месте. Сколько их окажется на теле, и которая из них спровоцирует летальный исход, никто не знал.
В один из вечеров, когда другие наши сопалатницы ушли в холл смотреть телевизор, мы разговорились. Она была замужем во второй раз. Ее старший сын Женя жил у сестры Нелли в Норильске. В Игарке она работала в универмаге «Егорка» продавцом. Вышла замуж за милиционера вневедомственной охраны Степана Алпатова, родила ему дочь Аленку. Несколько раз я была невольным свидетелем их свиданий в палате. У Степана улыбка не сходила с лица, они всегда держались за руки. Степан и сегодня, несмотря на возраст и поседевшую голову, сохраняет юношескую доброжелательную улыбку. Очень оптимистичный человек, и Любаша была с ним счастлива. Они прожили бы долго вместе, если бы не эта болезнь, ставшая толи результатом врачебной ошибки, толи возникшая сама по себе. Говорят, что если бы первой операции не было, распространение злополучной опухоли бы не произошло, но точно этого никто из врачей не мог утверждать. Ее направили в краевую больницу в Красноярск.
В те времена устроиться в гостиницу было практически невозможно, а в больницу не госпитализировали до тех пор пока не сдашь анализы и не получишь результаты. Заключениям врачей с мест не доверяли, требовали повторного получения справок краевых лабораторий. Модница Любаша в зимних сапогах на высоких каблуках вынуждена была ночевать не одну ночь в зале ожидания аэровокзала, находившегося тогда почти в центре Красноярска (нынешняя Взлетка). Боялась снять сапоги, на соседних креслах размещались не вполне благонадежные «пассажиры».
Врач краевой клинической больницы, увидевший результаты анализов, ее разочаровал:
Вы не наша пациентка, обратитесь в онкологический диспансер.
А там все по второму кругу: сдайте анализы у нас…
Измученная Любаша вернулась в Игарку. Там ей легче не стало, и она вновь оказалась в больнице, где как раз мы и встретились в первый раз. Шел ноябрь 1985 года.
Услышав из ее уст слово «онкология», мне захотелось помочь ей. И я едва, поднявшись на ноги, согнувшись и поддерживая швы рукой, звонила по принесенному мне мужем разовому талону на междугородний разговор в Красноярск. Моя институтская подруга Наталья Белогубова работала администратором в гостинице «Красноярск», и именно ее я попросила помочь с устройством в гостиницу Любаши, порекомендовав ее как свою близкую игарскую подругу. Все сложилось как нельзя лучше, правда, Любаня все время боялась, что «обман» раскроется, и ей откажут в проживании. Наталья почти каждый вечер заходила к ней в номер и расспрашивала о подробностях моей семейной жизни, коих Любаша, естественно, тогда не знала.
Врачи предложили лечение химиотерапией. Она могла бы пройти этот курс в Москве. Владислав Астахов, имевший авторитет и в крае, просил своих коллег об этом. Но красноярские медики не захотели брать на себя дополнительные обязательства, сказав больной, что метод лечения один, и нет разницы в том, пройдет она курс здесь, либо в московской клинике. Да и денег на поездку в Москву у пациентки не было. В очередной раз она поверила врачам.
Любаша вернулась в Игарку с коротко остриженными волосами, почувствовав облегчение.
Я опять погрузилась в работу, семью, быт. На время мы потеряли друг друга из вида. И вдруг неожиданный звонок: ей плохо, но в госпитализации врачи отказывают. Оказалось, что администрация больницы, проведя нехитрый подсчет, установила, что врач Астахов, оперируя, получает заработную плату в итоге больше главного врача. Да к тому же характером строптив. Вот и решили отправить его на прием в поликлинику вскрывать фурункулы да наблюдать процессы заживления послеоперационных швов. А в стационар на его место перевели молодого начинающего хирурга набираться опыта.
Услышав это, я была вне себя. Надо заметить, что к тому времени я уже была секретарем исполкома горсовета, имела определенный авторитет в городе, да и с В.В.Астаховым мы дружески общались после моего выздоровления. Соседом же нашим по подъезду в новом доме оказался Олег Николаевич Куклин. Так и договорились: лечение определяет Астахов, а проводит его молодой преемник по хирургическому отделению.
Я же отныне стала бывать у Любаши каждый вечер. И каждый раз я боялась, что не застану уже ее в палате. Автобусы по первому маршруту ходили редко, и я почти бежала мимо заправочной от десятого дома до больницы. Врачи давали неутешительный прогноз. Но тему эту со Степаном мы не обсуждали, ведь про ее диагноз он, как мне казалось, был в курсе.
Любашка же проявляла чудеса героизма. Умолкнув на некоторое время при сильной боли, она вновь начинала щебетать, пересказывая мне нехитрые семейные новости, как растет Аленка, что нового она сказала, каких успехов достигла. При мне она непременно делила на две части фрукты, или стряпню, что ей приносили, и просила меня покушать вместе с ней.
Она по-прежнему следила за собой и расстраивалась, что, к примеру, волосы у нее отросли, и выглядит она неопрятно, хотя, это было далеко не так. Но я привела ей вечером в палату свою знакомую парикмахера, и мы с перерывами, Любашка была слаба, ее пробивал пот, и она время от времени просилась немного полежать, постригли ей волосы и покрасили их в любимый каштановый цвет.
23 февраля я к ней не пошла. А вечером у подъезда Олег Куклин рассказал мне, что Степан по ее просьбе заказал в Красноярске гвоздики, и Любаша раздала по одной каждому мужчине-врачу, благодаря их при этом за ее лечение. Сентиментальным Олег не был, но этот подарок его равнодушным не оставил.
8 марта я, сказав, что хватит дышать больничными запахами и надо, дескать, ей выбираться отсюда, подарила Любаше дефицитные духи «Тет-а-тет», сделанные, как говорилось, по французским рецептам и слывшие у игарских модниц популярными. А она, улыбнувшись, достала из кармана халатика точно такую же, припасенную для меня коробочку. Мы вместе посмеялись, и она попросилась прилечь. Долго сидеть она уже не могла, быстро слабела. И из больницы ее не выписали.
Первого мая с праздничными деликатесами я собралась к ней вновь, оказалось, что только на праздник, ее отпустили домой. Они жили в старом городе по улице Таймырской в двухэтажном доме. Я поехала к ним, Степан ушел на дежурство, Аленка спала, а Любины свекор и свекровка были в своей комнате. Люба спросила у меня:
Валя, скажи мне честно, у меня рак?
Я вся напряглась, мне казалось, что ее диагноз врачи ей называли не раз, но обсуждать эту тему не следовало. Моя сестра медик говорила мне, что больные обычно свой диагноз знают наверняка, но вновь и вновь пытаются его отвергнуть. Отсюда и приглашение разделить с ними трапезу. Откажешься, значит, боишься заразиться и косвенно подтвердишь тщательно скрываемый ими факт болезни. Вот и в тот момент я, стараясь казаться спокойной, ответила вопросом на вопрос: «С чего ты это взяла?» Она сидела в кресле напротив зеркала. «Посмотри, какое желтое у меня лицо». Я вывернулась: в окно ярко светит солнце, шторы задернуты, но именно этот отсвет и придает оттенок лицу. Она согласилась, но настроение у нее изменилось, больше быть дома она не захотела, попросила вернуться в палату.
Приближалось лето, и она комплексовала, как будет выглядеть ее обезображенная вылезшими шишками шея. Пока ей удавалось скрывать их под шарфом, либо под поднятым воротником больничного халата. Но она еще надеялась, что болезнь будет преодолена, и мечтала гулять открыто по улице. Я предложила заказать ей в ателье блузку. Не так много вещей продавалось тогда в магазинах, и большинство игарских женщин на заказ шили себе наряды в ателье. Вот и я пригласила к Любе в палату закройщика, сняли мерки и сшили ей очень удачную белую в розовый горошек блузку с воротником. Любаша осталась довольна обновой, говорила, что наденет ее на свой день рождения – 10 июня.
Я же всерьез задумалась о подарке. Он должен порадовать ее, быть изящным, дорогим для нее и необходимым. Но что выбрать, если местом ее постоянного пребывания стала больничная палата? Подарила ей фарфоровую чайную пару с позолотой и мельхиоровую ложечку для десерта.
Приближалось время отпусков. Большинство семей старалось вывезти детей на юг и меня уже давно ждали под Брянщиной родственники мужа. У его тети был фруктовый сад, и мы надеялись подкормить детей витаминами. Как бы оправдываясь, я рассказывала Любане, сколько и каких разных фруктов я привезу ей и ее Аленке, приговаривая, что время пролетит быстро, я уезжаю не надолго, чтобы она ждала меня…
Вечером после прилета, набрав полные сумки фруктов, я поехала в старый город. Любина свекровь убирала поминальный стол, шли девятые сутки, как ее не стало. Мы обнялись со Степаном, он сказал, что она ждала меня до последнего, каждый день, приговаривая, что я привезу что-то вкусненькое.
Ее смертью он был потрясен. Мудреное онкологическое заболевание в его понятии никак не трансформировалось в рак, и все время в нем жила надежда на ее выздоровление…
Любашу похоронили на игарском кладбище, и пока я жила в городе, бывала у нее на могиле. Убираясь дома в шкафах, я то там, то совершенно в ином месте, то и дело обнаруживала непонятно каким образом перемещавшуюся по квартире вишневую коробочку из под духов «Тет-а-тет», и с грустью вспоминала о нечаянно встретившейся мне в жизни удивительной молодой женщине, прожившей всего 31 год.
Среди моих друзей она и сегодня занимает особое место…
Степан, спустя несколько лет, женился, мне кажется, что внешне его вторая жена Нина похожа чем-то на Любашу. У Алены появился младший брат Дима. Став взрослым, он очень напоминает мне Степу молодого. Мы общаемся с ними в «Одноклассниках». Из Игарки Алпатовы уехали в 1997 в Ростовскую область к себе на Родину. Аленка уже взрослая. Старший Любин сын Женя живет в Норильске.
По данным «Медицинской газеты», в России ежегодно выявляется почти полмиллиона новых случаев раковых заболеваний. Из каждых десяти онкобольных у шести человек рак обнаруживается уже на поздних стадиях. В день это заболевание уносит из жизни 780 россиян. В структуре смертности злокачественные образования занимают второе место после заболеваний сердечно-сосудистой системы.
Опубликовано в газете «Игарские новости» 3 марта 2012 № 16.
Спасибо Вам за светлый рассказ, такое сложилось впечатление, и светлую память. Дай Бог всем здоровья!
Читала и плакала. С Любой мы были знакомы с тех пор,как она вышла замуж за Степана.Я работала участковой педиатрической медсестрой на том участке,где они жили.При мне родилась Алёнка.Я посещала их дом до самой смерти Любы.Спасибо,Валентина Анатольевна,за светлую память.В моей памяти Любаша осталось такой,как вы о ней написали.