В тридцать девятом году разыгрался на Енисее шторм, да такой, что каравану, идущему в Дудинку, пришлось уходить в Игарскую протоку. Она, протока, в устье замкнута мысом-отногой острова Полярного (Самоедского), а от городского берега — каменным мысом под названием, данным переселенцами, — Выделенный. На мысе том, подальше от города, поближе к воде и песку, на каменьях — огромные баки с горючим — называлось это громко — нефтебазой.
Во время шторма за мыс, в извилистые фиордики-коридоры, от волны, боя и шума заходила рыба, и тучились тут ребятишки с удочками, ударно таскали хороших сигов.
И вот, значит, мы на промысле ребячьем, а буксир-теплоход, густо дымя трубой, тужится увести караван в затишье. А в караване том — штук двадцать плавучих единиц: лихтера, баржи, паузки. Все в расчалку, стало быть, в сцепе, строем, пыжом тогда ещё караваны не строили. Умелые пароходные люди вели караван, но всё же завести в протоку такую махину трудно. И начало наваливать на мыс хвостовую счалку, в щепье крошить паузки, баржонки, вот и до пузатой старой баржи дело дошло, валит её на бок, бьет, по барже бегают стрелки с винтовками, вверх палят. Им в ответ басит тревожно и непрерывно буксирный теплоход. Причальные пароходищки, всякий мелкий бесстрашный транспорт на баржу чалки кидает, оттянуть её от камня пытается. Да где там! Стихия!
Хрусть! Начала ломаться баржа, ощеперилась ломаными брусьями, шпонками, костылями — в проран вода хлынула и вымыла оттуда бочки, доски, людей. Крики, паника. С баржи стрелки сигают в волны вместе с винтовками, шкипер детей, бабу и имущество на лодку грузит, тонущие люди за лодку хвататься начали, опрокинули её…
Отважные парнишки северного города, кто чем, кто как помогают гибнущим, тащат их из воды, откуда-то плотик взялся, брёвна, крестовины от старых бакенов, доски, старая шлюпка — всё в ход пошло.
А из баржи, уже напополам переломившейся, как из прорвы, вымывает и вымывает стриженых мужиков, среди них на трапе, на нарах ли деревянных баба плавает, прижав ребенка к сердцу, и кричит громче всех, аж до неба…
Детдомовские парни, из переселенческих бараков и комендатурских домиков ребятня все вместе, не щадя себя и не боясь холодной воды, спасают людей. С мыса, от нефтебазы баба в форме спешит, наган на ходу из кобуры выковыривает, за ней два мужика с винтовками наперевес, затворами клацают, руками машут и орут: «Наз-зад! На-за-ад! Нельзя сюда! Нефтебаза!..»
Ребятишки и взрослые, все мы, и спасители, и спасаемые понимаем, что нельзя сюда, нефтебаза здесь, но куда же назад-то? Там волна до неба бьет, караван гибнет, теплоход уже исходным басом орет, люди тонут. Им не до злодейств уже, не подожгут они нефтебазу, у них и спички-то, если у кого есть, намокли, чем поджигать? Да и безумны они, беспомощны, мокры и жалки, выдернешь на берег которого, ползёт на карачках и воет, зубами клацает, смотреть жалко и страшно.
А те, бдительные охранники, напуганные и замороченные агитацией насчёт врагов народа, это их, врагов народа Норильск-город строить везут привычно уже и всем известно, стриженые все, сморщенные, бледные и на врагов-то, все повзрывавших и отравивших, непохожи, но всё ж коварный народ, притворяется небось жалким, который и взорвёт, либо подожжёт, чего с него спросишь — отчаялся, напролом лезет…
Палили, палили охранники вверх, орали, орали, упреждали, упреждали и остервенились, давай в тех, что до берега добрались, на камень безумно карабкались, стрелять — как сейчас помню, обернулся — по желтому приплеску зевающего мужика волной волочит и качает, с каждым ударом волны красное облако из него, будто ржавый дым, выбрасывает…
Заорали парнишки, с детдомовцами, с двумя или тремя, как водится, припадки начались. На костыле один парнишка среди нас был, он первый и пошел на вохру, лупит костылем бабу, а мы тех двух дураков камнями, палками, ну прямо, как в большевистском кине, грудью на извергов, они тычут в нас задымлёнными, белесыми от пламени дулами винтовок; «Стрелять будем! Стрелять будем! Шпана!» — да боятся, не стреляют в нас-то. Мы их за баки загнали, костыльник аж в будку бабу с наганом упятил, она там на крючок запёрлась…
Много мы, ребятишки, не знающие сословий, переселенцы, сироты, энкэвэдэшников сыновья, несчастных людей отстояли тогда и спасли. Словно бы знали, что скоро нам Родину отстаивать, несчастный народ свой спасать придётся. Подготовку хорошую прошли.
…Раскопали Фирюзанское государство в пустыне. Цветущее было царство, народ его населял красивый и мирный. Налетела монгольская конница вихрем, смяла, раздавила безоружный народ. Тем, кто выжил, головы ссекли. Каждому коннику за день надо было зарубить шестьсот человек, фирюзанцы покорно становились в очередь, склоняли головы под саблю. И мы, в наш-то век, уподобились тому покорному народу, никогда не бравшему в руки оружия. Но наши-то, наши мужики, древние защитники Отечества, ходившие в Альпы, за море, в Африку, победно маршировавшие по улицам европейских столиц, покорились бабе с наганом. Помните восхитительно-отвратительную «героиню» в кожанке с наганом, стреляющую моряков? Моряков! С красивой фразой на змеиных устах: «Ну, кто ещё хочет женского тела?»
Сколько раз я вот эту сцену про тогдашних арестантов в ранние свои рассказы и повести вставлял. Снимают и снимают. Еще задолго до подхода к цензуре снимают. Может, хоть нынче напечатают? А то всё наших бьют, да бьют, били и мы, как видите, умели и мы ещё детьми постоять за себя…
Да вот потом разучились. И гнали наш народ стадом в гибельные ссылки, в смертельные сталинские лагеря.
…Неужто и нас, засыпанных песком, раскопают когда-то и горько вздохнут — и эти «фирюзанцы» покорно подставляли головы под петлю и топор.
1966, 1997 год
Собрание сочинений в 15 томах, том 13, Красноярск, Офсет, 1998, стр. 418-421
Комментарий В.А.Гапеенко: Было это на самом деле, или стало только плодом художественного вымысла писателя, кто теперь скажет. Но этот отрывок из повести «Кража» цензоры неизбежно вычеркивали из всех журнальных и книжных публикаций.
А описываемое место на берегу Енисея сразу же за нефтебазой на камнях считается излюбленным местом отдыха игарчан. Лишь только Енисей освободится ото льда, его берега остаются топкими, и только этот каменный мыс уже ждёт визитёров. Во времена моего детства мы с родителями пешком приходили сюда полюбоваться открывшейся ширью реки, забегали в лесок за жарками и незабудками. С первыми яркими лучами солнца приятно было растянуть старенькое покрывало и загорать. Жарких дней не так-то много в течение июля, а в августе уже не бывает совсем. В средине лета пытались отыскать здесь пучки дикого лука и щавеля.
Как только в Игарке появился личный транспорт, и возникло повальное увлечение спиртным, эти места стали облюбовывать шашлычники. Между тем купаться здесь опасно: вода холоднючая, дно каменистое. Встанешь ногой на плоский камень – неизбежно поскользнешься, упадёшь – попадёшь на острый, невидимый торчащий в воде выступ.
Так что история о том, как баржа с заключёнными напоролась на риф, вполне правдоподобна.
Все телевизионные передачи сегодня – это череда катастроф, несчастных случаев, убийств. В государстве, называемом СССР, подобная информация была под запретом. Даже в специализированных транспортных организациях, радиограммы о чрезвычайных происшествиях и катастрофах шли под грифом «Для служебного пользования» и с ними полагалось знакомить под роспись только ограниченное число людей. В открытую печать эти сведения не поступали. Это к слову о цензуре.
Мало кто знает сегодня, что первый и второй микрорайоны в городе стали строить именно в этом месте, поскольку скальные породы уходили далеко вглубь материка. Сваи в мерзлоту вбивались на глубину до тех пор, пока не становилось ясно, что их конец упирается в скалу. Значит, — говорили строители, — дом будет стоять вечно, и фундаменты можно нагружать многоэтажными сооружениями. Но расчёт не везде оказывался верным, и сваи под 24-м и 27-м домами первого микрорайона «поплыли», дома подверглись деформации, были признаны аварийными. Это о строительстве на вечной мерзлоте.
Завершая комментарии, скажу лишь одно: Читайте Астафьева! Ведь не случайно, выкидываемый цензорами отрывок, он вновь и вновь возвращал в текст. И, в конце концов, разместил его в 13-м томе своего 15-томного собрания сочинений, где вы его и можете найти.
Фото Анатолия Казакова и с сайта «Одноклассники», группа «Мы из Игарки»
Да, астафьевская проза пробирает душу насквозь, что тут еще скажешь…