«На первом учредительном съезде советских писателей в 1934 году сибиряки выглядели солидно… С их творчеством связывались большие надежды», — так утверждала директор Красноярского Литературного музея Аделя Владимировна Броднева во вступительной статье сборника, посвященного 100-летию известного советского писателя Сергея Сартакова. (Броднева А.В. «С.В.Сартаков», «Енисейские встречи», альманах Литературного музея, выпуск 1, 2008 год, стр.13)
Средина 30-х годов прошлого века – далеко не простое время в истории нашей страны. Не только для литераторов эти годы наряду с творческим ростом «обернулись травлей, ложью, клеветой, доносами, и в конечном итоге, расстрелом, гибелью в неизвестных «пропастях земли», — продолжила свою мысль литературовед, — могилы их утеряны. Война взяла новые жертвы, погибли талантливые поэты».
Среди подававших большие надежды в литературе, но безвременно ушедших современники называли молодого поэта, сгоревшего в 1941 году в разбомбленном немцами вагоне, идущем в сторону фронта, — сибиряка Петра Алексеевича Казачкина.
Стихи Петра Казачкина я впервые открыла для себя, прочтя их в «Сборнике произведений начинающих писателей Красноярского края», вышедшем в Красноярском книжном издательстве в 1938 году. В нём размещены были также стихи известных мне «игарских авторов» — Игнатия Рождественского и Казимира Лисовского.
И.Д. Рождественский в тридцатые годы работал преподавателем литературы в средних школах города Игарки, и именно в Заполярье сформировался как поэт. К.Л.Лисовский приехал в наш город позднее, в 1942 году, и был непродолжительное время ответственным секретарем городской газеты «Большевик Заполярья». Он начал публиковаться ещё будучи красноярским школьником, но известная часть его стихов посвящена нашему городу, станку Курейка, где отбывал ссылку Иосиф Сталин. Однако, стихотворение Лисовского «Кремлёвские звёзды», помещённое в сборнике, естественно, не могло ещё быть «игарским». Прочтя стихи Игнатия Рождественского, я тоже была слегка разочарована: «Девушка из Испании», «Метро», «Тбилисские фиалки». Лишь в одном стихотворении его блока – «Соперники» — присутствовал «северный» лирический герой. Но зная подробности реальной биографии поэта никак нельзя было предположить, что стихи хотя бы с натяжкой можно было связать с нашим городом.
И вдруг в конце сборника с подзаголовком «Стихи о Енисейском Севере» я нашла сразу семь стихотворений неизвестного мне автора Петра Казачкина: «Первый пароход», «Двенадцать часов», «Good bye!», «Дудинка», «В пути», «Самоедская речка», «Юг и север». По содержанию, по сравнению с другими представленными авторами, раздел был самым объёмным. Стихи были более совершенными, написанные в том же ритмичном стиле, каким пользовался Владимир Маяковский. Но для меня ещё и главным определяющим было то, что они просто «дышали Игаркой» и не только потому, что под частью из них стояли дата и место написания: «Сентябрь 1936 года, Игарка», «Июнь 1937 года, Игарка», описывался единственный в мире игарский морской порт, стоящий на реке, неповторимые летние северные белые ночи, любимое место отдыха игарчан – стадион с уникальными футбольными матчами интернациональных команд и всегда самое ожидаемое событие всех времён – ледоход на реке и прибытие первого парохода. Чувствовалось, что поэт в Игарке не наскоком, знает особенности быта горожан, умело определяет приоритеты, — дышит в едином порыве с теми, кто прибыли со всех концов страны строить социалистический город будущего.
Кроме это — ещё один неоспоримый факт. Нетрадиционное название для одного из стихотворений советского поэта не на родном языке — «Good bye!» — в те времена мог позволить написать только автор, причастный к Игарке. Точнее, им мог быть журналист городской газеты «Большевик Заполярья», где в это время специально для иностранных моряков печатались отдельные материалы на английском языке.
Но никто и никогда не упоминал о том, что в штате газеты работал журналист Пётр Казачкин. Слегка запутывал ситуацию и ещё один факт – Пётр Казачкин значился не просто как автор, но и ответственный функционер, готовивший сборник к печати – работник краевого издательства.
Поэтому поместив стихотворения Казачкина из этого сборника в очерке «Дитя мороза и пурги» я начала поиск.
Игарка
Немного удалось найти. Но надо сказать, что с тех времен многое безвозвратно утрачено. В Игарке подшивка городской газеты сохранилась только с 1948 года. В Красноярской краевой научной библиотеке есть отдельные номера «Большевика» за 1935 год, почти полностью комплект 1936 года и ни одного номера за 1937 год.
Но вот и долгожданный «след». В номере «Большевика Заполярья» за 7 февраля 1936 года опубликован очерк «Книга и газета в цехе» за подписью П.Казачкина. Находка уникальна вдвойне: во-первых, свидетельствует о том, что репортёр, рассказавший о том, как в перерывах между работой в мастерской затона рабочие бригады Гореликова с интересом читают не только периодику, но и художественную литературу, не мог быть написан заезжим журналистом.
Во-вторых, бригадиром, о котором поведал Казачкин, был ставший в войну знаменитым снайпером, Героем Советского Союза Иван Павлович Гореликов: и репортаж доказывает факт его пребывания в Игарке накануне войны. Надо сказать, что этот небольшой очерк написан отнюдь не сухим газетным, но сочным языком, что свидетельствует и о наличии писательского таланта у журналиста, и характеризует его самого как неординарного и весьма образованного человека.
К сожалению, личного дела Петра Казачкина в редакции игарской газеты не сохранилось. И только косвенно можно установить факт его возможного приезда в наш город где-то до зимы 1936 года и переезда его в Красноярск после июня 1937 года, судя по дате написания им стихотворений «Двенадцать часов» и «Первый пароход».
В Красноярске есть уникальный Литературный музей, в нём по крупицам собирается всё, что связано с литературной деятельностью таких писателей, как Виктор Петрович Астафьев, Сергей Венедиктович Сартаков и другие. Но есть и тоненькая папочка, на которой надпись – «Пётр Алексеевич Казачкин». В неё давний друг поэта Афанасий Артёмович Шадрин, о котором ещё расскажем, поместил свой очерк, написанный для одной из газет в далёком 1993 году, назвав его «А была ещё и доброта…» К сожалению, очерк не был опубликован, значит, хранящиеся в нём сведения не стали достоянием читателей. А в очерке как раз и объясняется, как Пётр Казачкин оказался в Игарке и что он там делал: «Жизненный путь Казачкина был прям и открыт… Он был старше меня на четыре года, как и я, в 13 лет он пошёл в ФЗУ. По окончании училища работал судовым механиком на Волге. Затем в Нижнем Новгороде попал в редакцию литсотрудником. В начале 30-х переезжает с братом Константином в Красноярск. Сначала руководит в затоне агитбригадой, затем переходит снова на газетную работу в «Красноярский рабочий». В качестве корреспондента участвует в шлюпочном походе по Енисею из Красноярска до Игарки. Там он задержался по романтической причине: увидел девушку мечты своей. Признание в этом ей показалось малым, недостаточным. Пришлось остаться в Игарке, поработать в местной газете «Большевик Заполярья». А женившись, снова в Красноярск».
Становится ясным, как уроженец волжского города Сызрани оказался вначале в Сибири, а затем в Игарке. Но достоверны ли эти сведения?
Ищем подшивку газеты «Красноярский рабочий» за 1935 год. Как всегда мне заинтересованно помогают в этом сотрудники отдела ретропериодики Красноярской краевой научной библиотеки. Смотрим. Материалов, подписанных П.Казачкиным, не находим. Однако, надо сказать, что и другие сотрудники практически не определяются: пожалуй, только «Г.Куб» угадывается как Георгий Кублицкий.
Но вот искомые нами сведения: небольшая информационная заметка «Означенная – Красноярск – Игарка на шлюпках», а в ней текст, повествующий о двух экспедициях «Означенная – Красноярск» и «Красноярск-Игарка»: «… вторая шлюпка отправляется из Красноярска в Игарку 16 июля. Команда шлюпки – 7 человек, во главе с политруком похода т.Петрунь. В числе участников похода из Красноярска до Игарки едет корреспондент «Красноярского рабочего» П.Казачкин» («Красноярский рабочий» от 16.07.1935).
Значит, действительно, он прибыл в город на шлюпке – романтическое путешествие со счастливым исходом – чем не сюжет, аналогичный «Алым парусам» Александра Грина?!
Нашёлся и материал «У старого бакенщика», подписанный П.Казачкиным, спецкором на шлюпке «Комсомолец» по маршруту «Красноярск — Игарка», газета от 24 июля.
Таким образом, можно теперь точно определить — Пётр Казачкин прибыл в Игарку в конце июля 1935 года. Афанасий Шадрин со слов уже позднее найденной им в Красноярске взрослой дочери Казачкина Маргариты пишет, что «мать жены попала в Игарку в поисках мужа – колчаковского офицера. Шла как «разведчица», от одного следа к другому в надежде найти хотя бы могилу. Следы кончались в Игарке, там она и застряла с дочерью. Но никому до последних дней жизни об этом не говорила».
Жена Петра Казачкина Антонина Ильинична чтобы не повредить мужу прошлым своего отца не сменила девичьей фамилии, до конца жизни оставаясь Ананьевой. Именно эту фамилию мы находим в графе «Родственники бойца» в списке Уярского райвоенкомата Красноярского края о розыске без вести пропавших от 31 декабря 1946 года.
Листая дальше подшивку газеты «Красноярский рабочий», начиная с августа месяца, находим, что на её страницах резко возрастает количество материалов, поступающих из Игарки. Видимо, Пётр продолжает сотрудничество со своими бывшими работодателями. Иногда в одном номере – по две – три информации. Материалы, даже судя по названиям, интересные: «Огород Платона Шестакова», «В Заполярье цветёт рожь», «Интернациональный футбольный матч» и другие. Они несколько большие по объёму, чем стандартные информации, написаны красочным литературным, не сухим газетным, языком. Мало того, в номере краевой газеты за 20 августа появляется очерк «7-ая Карская началась», подписанный как «Ал.Крюков, наш корреспондент». Далее появляются ещё два очерка за этой же подписью: «На морских причалах Карской», «Кирпич Чарли Финиха», что по стилю написания может косвенно свидетельствовать как написанное П.Казачкиным – (кто ещё «наш корреспондент» в тот момент в Игарке?), но автор скрывает свою фамилию под псевдонимом. Так могло быть.
Красноярск
Как известно, 7 декабря 1934 года был образован Красноярский край, началось формирование органов власти и различных учреждений краевого подчинения. 21 марта 1936 года было создано Красноярское книжное издательство, вначале как красноярский филиал ОГИЗа — объединения государственных издательств РСФСР.
Директором крайгиза назначили уже опытного издателя с Урала Ивана Васильевича Кокорева. Первыми красноярскими издателями называют сегодня также главного редактора С. А. Парамонова, руководителя отдела художественной и детской литературы П. А. Казачкина и других. (Владимир Зыков, ветеран Красноярского книжного издательства, заслуженный работник культуры России «Красноярское издательство: как всё начиналось», газета «Красноярский рабочий» 6 августа 2015 года»).
Первой художественной книгой, выпущенной в свет издательством, стал первый пилотный сборник стихов начинающего поэта, учителя словесности Игарской школы Игнатия Дмитриевича Рождественского. В выходных данных сборника указано, что рукопись сдана в типографский набор 22 июля 1936 года. Набрана, откорректирована и подписана в печать книга была 16 сентября того же года. Но ответственным редактором выпуска значится И.В.Кокорев.
Мы уже установили, что в это время семья Казачкиных ещё находилась в Игарке, Это свидетельствует о том, что внутри издательства возможно ещё не было деления на отделы, либо не прав был В.Зыков, утверждая, что Петр Казачкин пришёл в издательство с первых дней его основания, — он был принят туда позднее.
Но бесспорен тот факт, что Пётр Казачкин и Игнатий Рождественский были в Игарке вместе, и не могли не быть знакомыми. В то время при редакции газеты «Большевик Заполярья» была образована литературная группа для взрослых. Широко разворачивалась работа по созданию уникальной детской книги, известной как «Мы из Игарки»: в каждой школе был создан литературный кружок.
Возможно, что на каком-то этапе работы по изданию первого сборника стихов И.Д.Рождественский мог порекомендовать директору издательства Кокореву пригласить на работу талантливого и инициативного, хорошего организатора Петра Казачкина. Возможен и вариант, что, встретившись в Красноярске с «игарчанином» Петром Казачкиным, вновь сотрудником газеты «Красноярский рабочий», Игнатий Дмитриевич рассказал своему игарскому коллеге о вакансиях во вновь образованном издательстве. И тот сам проявил инициативу. Увы, ни Кокорева, ни Рождественского, ни Казачкина об этом уже не спросить. Но есть свидетельства и уже упомянутых нами Владимира Зыкова и Афанасия Шадрина о первых годах деятельности издательства и тех, кто стоял у его истоков.
Так журналист и писатель А.А.Шадрин считает, что лично ему путёвку в жизнь дал именно Пётр Казачкин. Начинающий журналист Шадрин приехал в Красноярск, надеясь устроиться на работу и получить заочно высшее образование. На руках у него была полученная из краевого центра рецензия на посланные им предварительно в Красноярск для публикации стихи. Рецензия, как писал впоследствии Шадрин, была «разгромной»: обвинявшей молодого поэта «в безграмотности и бескультурии». Она была подписана неким Петром Казачкиным. Потерпев неудачу с самостоятельным трудоустройством на работу в газету «Красноярский комсомолец», абаканец всё-таки рискнул обратиться за помощью к рецензенту — «по всему старому брюзге» — так виделось начинающему поэту.
Казачкин оказался «молодым и приветливым». Он сразу же звонком по телефону «устроил» Шадрина на работу в краевой радиокомитет, находившийся в бывшем польском костеле на улице Дубровинского, сказав, что рекомендует им уже опытного газетчика и литератора. Заверил и юношу, что его там ждут. Так с лёгкой руки П.А.Казачкина начался творческий путь в журналистику и литературу Афанасия Шадрина.
Вот снимок 1938 года, сделанный в издательстве: Афанасий Шадрин, Пётр Казачкин (в центре), третий на фото не опознан.
Корифей сибирской литературы писатель Сергей Венедиктович Сартаков, в течение трёх десятков лет находившийся у руля правления Союза Советских писателей, переехав в Москву, спустя десятилетия тоже не преминул написать о Петре Казачкине:
«Вспоминается экзальтированный Петя Казачкин. Он ворвался в дверь вместе с густым облаком морозного пара и со стихами… Мне казалось, что Петя сначала читает стихи и лишь в конце чтения снимает шапку и говорит: «Здравствуйте». Он был поклонник Маяковского. Не берусь утверждать, «продолжал» он великого поэта, или подражал ему, в любом случае – делал это искренне, честно и вдохновенно. Не оборвись его жизнь на фронтах Великой Отечественной – так же, как и замечательного человека поэта Георгия Суворова, — Петя Казачкин не посрамил бы советской поэзии. Правда, ему не хватало терпения… Но кто ищет, тот всегда найдёт». («Енисейские встречи», альманах Литературного музея, выпуск 1, 2008 год, стр.37).
Вот такая высокая оценка начального этапа деятельности героя моего расследования и сожаление о несостоявшейся творческой судьбе и трагическом безвременном уходе его из жизни.
И ветеран Красноярской журналистики Афанасий Шадрин тоже даёт характеристику Петру Казачкину тех начальных лет деятельности:
«Приветливость и доброжелательность к посетителям, обычно начинающим писателям, не была показным, служебным свойством Петра Алексеевича. Это было частью его натуры, в этом он находил удовлетворение, внутренней потребностью. Можно сказать, жил этим. Тепло доброты и участливости как бы передавалось другим при том муторном состоянии твоём, неудачах и срывах после встречи с Казачкиным всё это уходило от его успокоительных слов, советов, предложений, вариантов выходов»…
Но вернёмся к истории книжного издательства. В 1937 году тиражом в одну тысячу экземпляров вышел небольшой по объему (всего 46 страниц) сборник стихов и рассказов ребят Красноярского края и писем к ним А.М.Горького и А.С.Новикова-Прибоя под названием «Песни счастливых». Он стал вторым по счёту после сборника стихов Игнатия Рождественского художественным изданием. Эта книжица сегодня – библиографическая редкость. Открывалась она публикацией письма известного в стране писателя Алексея Максимовича Горького школьникам Игарки: «Учиться много, серьёзно и честно!».
Кроме стихов и очерков ребят из других районов края, в нём опубликовано стихотворение талантливого игарского школьного поэта Степана Перевалова «Песнь о Заполярье» и рассказ игарского школьника Гоши Мулявина «Майна! Вира!» о работе морского порта. Эти же материалы появились и в книге «Мы из Игарки», но годом позднее. В сборнике помещён и рассказ ученика Красноярской школы № 35 Ромы Ермакова «Моя поездка на Север» о впечатлениях мальчика от увиденного при остановке парохода в Игарке. Редактором «Песен счастливых» выступил И.В. Кокорев. Книга была сдана в набор 11 октября 1937 года, подписана в печать 26 октября.
Кто помог формированию рукописи единственной художественной книги, подготовленной за год издательством – Игнатий Рождественский? Или, может быть, этим человеком стал Пётр Казачкин? Ведь Афанасий Шадрин пишет о том, что увиделся с ним в редакции издательства уже осенью 1937 года. Значит, придя на работу в редакцию книжного издательства, именно Пётр Казачкин мог привнести для издания в Красноярске самых талантливых авторов книги «Мы из Игарки».
Надо сказать, что в публикациях «Красноярского рабочего» за 1937 год я нашла не один критический материал о работе вновь образованного книжного издательства. Так 26 марта краевой комитет компартии проводит совещание писательского актива края, на нём резкой критике подвергается работа когиза: «В папках Крайогиза, например, два года маринуется материал для литературного альманаха… Редактор Крайогиза товарищ Рак отделывается односложными оценками на полях рукописей «переделать эту сцену», «плохо». Конкретная помощь отсутствует». ( «У начинающих писателей» «Красноярский рабочий» 28 марта 1937 года)
Видно, что издательству нужны свежие силы, опытные кадры.
И совсем уже в духе времени разгромная статья появляется на страницах краевой газеты 22 октября: «Крайгиз выполняет заказ врагов народа»: «Как могло случиться, что за три года своего существования Крайгиз (так в газете) не издал ни одной книги, заслуживающей серьёзного внимания? Зав. крайгизом Кокорев объясняет это очень просто: «В Красноярском крае нет писательских кадров».Это ложь. Имеется неплохой литературный молодняк, который хочет работать. С молодыми писателями нужно работать, нужно помочь им овладеть литературным мастерством. Вот этого то как раз и не желает делать Кокорев».
Возможно, что именно в эти временные рамки и пришёл в издательство молодой, целеустремлённый, с хорошими организаторскими способностями начинающий поэт Пётр Казачкин.
И вот отчетливый красноярский «след» Петра Казачкина находим уже в издательстве — «Сборник произведений начинающих писателей Красноярского края» — в выходных данных которого значится ответственный редактор издательства П.А.Казачкин. Сборник был сдан в типографию в набор 29 апреля 1938 года и подписан в печать 25 мая того же года. Значит, Петр Алексеевич Казачкин работал редактором отдела художественной литературы Красноярского краевого книжного издательства с осени 1937 года.
Первоначально назвать сборник издатели с лёгкой руки Казачкина хотели «Енисейским альманахом», по аналогии с изданным в 1829 году литераторами, объединёнными вокруг губернатора А.П.Степанова. Но крайком партии «не оценил» инициативу. Альманах получил довольно казённое название: «Сборник произведений начинающих писателей Красноярского края».
Афанасий Шадрин так вспоминает этот период работы над сборником: «Красноярск …не был городом литературным. Разделение бывшей губернии между Иркутском и Новосибирском повлекло отток отсюда писателей – А.Петрова, М.Ошарова и других. На долю нового книжного издательства во главе с опытным издателем Иваном Васильевичем Кокоревым выпало собирание нарождающихся литературных сил. Среди десятка полутора «пробующих перо» только С.Сартаков да краевед Е.Владимиров испытали удовольствие увидеть свои произведения напечатанными в журналах и книгой. Все остальные жили надеждой пробиться со стихами или рассказами хотя бы в газеты. И в замысленный сборник. Отбор рукописей в сборник проходил через Казачкина. И можно было видеть, как ему приходилось туго в этой роли. Среди претендентов на авторство были всякие: и графоманы явные, и люди, путающие литературу с альбомами душещипательных песен и анекдотов. Сколько же терпения, выдержки, а главное, снисходительности в усилиях убедить человека в его заблуждениях, или нескромных претензиях требовалось от редактора. Обычно такие разборы рукописей происходили на «пятницах» — встречах участников литературного объединения. Иные из участников не выдерживали подобного диалога, срывались… И тут Казачкин оставался верным себе – успокаивал, старался приглушить разгоревшиеся споры, перевести их на почву уважительности к спорщикам».
Тем не менее, по выходу сборника из печати в газете «Красноярский рабочий» 16 сентября 1938 года появилась объёмная рецензия А.Шевцова «На переломе». Критик нашёл множество изъянов в представленных в сборник материалов, считая, что многие произведения в нём еще «сырые», хотя сборник готовился к печати в течение двух лет и многие авторы успели за это время вырасти. Досталось и Петру Казачкину.
Видимо, об этой рецензии, которую я нашла в архиве краевой научной библиотеки, вспоминает и Сергей Сартаков: «Критики, свои, красноярские, ему (Петру Казачкину), например, всыпали за стихотворение «Первый пароход», в котором были такие строчки: «Ледоход – это вам не вагон блинов, Енисей – не цистерна сметаны». И поделом. Плывущие льдины с натяжкой, допустим, похожи на блины, и в целом движущаяся ледяная река цветом своим, возможно, напоминает сметану. А дальше-то? И «вагон», и «цистерна»…
Ах, Петя, Петя! Но это теперь мне ясно, а тогда из солидарности с поэтом, все мы, литкружковцы, ходили, как побитые, и негодовали на несправедливость критики. Да и полностью ли она была справедлива, не заметив, скажем, рядом с разнесёнными в пух и в прах таких крепко сделанных строк: «Может быть, где-нибудь на Дону иль Оке ледоход – не такая пора уж яркая? Ну, а тут- Енисей! На такой реке ледоход… Да ещё в Игарке!» («Енисейские встречи», альманах Литературного музея, выпуск 1, 2008 год, стр.37-38).
Кстати, Сергей Сартаков, а он с начала войны работал бухгалтером в тресте «Севполярлес», тоже бывал в служебных командировках в Игарке. Об этом смотри очерк «Игарские казусы Сергея Сартакова». Истинно: «Все дороги ведут в Рим», то бишь, в Игарку.
Но мы отвлеклись.
Спустя десятилетия и Афанасий Шадрин признаёт, что «Сборник» был слабым: «С позиций сегодняшних требований к литературе такой отзыв справедлив: не та грамотность, не тот уровень, да и тематика бедновата». «Но я убеждён, считает он, — не состоялось бы этой книги, не будь такого собирателя как Пётр Алексеевич с его благожелательностью к начинающим, пробующим силы не только в литературе, или журналистике, а в жизни делающих первые самостоятельные шаги. Своей поддержкой он укрепил уверенность, кому-то открыл дорогу на всю будущую жизнь».
Впрочем, надо сказать, что, несмотря на критику первого сборника, в целом жизнь семьи Казачкиных складывалась в Красноярске удачно. Пётр Алексеевич, вернувшись с семьёй: женой, тёщей и родившейся дочерью Маргаритой из Игарки, устроился вначале вновь в «Красноярский рабочий» и после двухмесячного обучения в Москве пошёл на повышение. Судя по имеющимся в Литературном музее документам, директор издательства И.В. Кокорев доверял вновь принятому работнику исполнять свои обязанности в период его отсутствия: представлять на всех уровнях издательство и распоряжаться средствами учреждения, получая деньги в госбанке, приобретать бумагу, сдавать в набор в типографию материалы.
Пока семья ютилась в подвале, мне кажется, где-то за речкой Качей, на работу приходилось ходить пешком несколько километров. Но издательство обещало выделить средства молодой семье, тем более, что там вновь ждали прибавления – вторым должен был родиться сын Алексей.
Стихотворение П.Казачкина «Бакенщик» появилось во втором номере (март – апрель) 1939 года альманаха «Сибирские огни» (город Новосибирск):
Глава семейства, кроме стихов, пробовал себя в прозе. Готовил к изданию авторский сборник. В письме с московских курсов жене Антонине Ильиничне Ананьевой 11 июня (год не указан возможно, 1938), обращаясь к ней: «Дорогая жинка!», он сообщает, что Москвой выделены 11 тысяч рублей на приобретение ими дома.
Но и сам он планировал заработать средства на обустройство семьи путём издания нового сборника стихов, которых у него уже было 800-1000 строк, и прозы. Безусловно, нам интересно узнать, что в июле он собирался закончить рассказы «Последняя стоянка Тэссема», «Охота на медведей», «Радио-врач» и «Путь с омулёвой».
Дома у литератора была, оказывается, «красная папка», куда он и складывал написанное. Там уже лежали рассказы: «Дочь вождя», «Гордыня», «Когда век воевали», «Шутка», «Тундра».
Он сообщает жене о задуманных им рассказах «Так кончается юность», «Преступник», «Аза», сюжетов которых она ещё не знала.
Все эти названия рассказов, упомянутые им в письме жене, свидетельствуют, что автор плодотворно работает в прозе. С женой он также делится и поэтическими планами: «В сборник стихов пойдут «Самолёты летят в Игарку», «Случай в кабаке швартовы на кнехт», и возможно, если успею, «Сыновья нашего века» — это вещи крупные около тысячи строк, да несколько мелких стихов».
«Всё зависит от того, будет ли у нас приличная квартирёнка, — размышляет он дальше. — Нам нужна с тобой изолированная комната – кабинет-спальня, где бы я мог работать. Жажда дела у меня огромная. Только бы вырваться из Москвы скорее».
Увы, но большинство планов не было реализовано, и, самое главное, читатели так и не увидели ни нового сборника стихов, ни, тем более, рассказов писателя.
Пётр Казачкин весной 1939 года неожиданно для всех членов литературного объединения, вспоминают и Шадрин, и Сартаков, был уволен из издательства «…за пятнадцатиминутное опоздание на работу…» и уехал с семьёй из Красноярска в районный центр Уяр, где и работал в районной газете.
Как выяснилось позднее, его брат Константин был осуждён как враг народа, подвергся репрессиям, и это моментально отразилось на судьбе близкого ему родственника — стало истиной причиной увольнения Петра Алексеевича…
Уяр
К сожалению, современный редактор Уярской районной газеты «Вперёд» Руфина Маджитовна Бараисова горько меня разочаровала. Как и в Игарке, в Уярской редакции личного дела сотрудника не сохранилось. Но «след» пребывания его остался на страницах хранящейся в районе и в отделе ретропериодики Красноярской краевой научной библиотеки» газеты «За ударные темпы!» — так она тогда называлась.
Внимательно просмотрев номера газет пылкости и темперамента, сочных, поэтических фраз в материалах, подписанных Петром Казачкиным, я не увидела. Его статьи, как правило, были не чаще, чем один раз в месяц, заголовки говорили сами за себя: «Результаты культурной обработки почвы», «О зяби», «О ремонте комбайнов», «Неотложные задачи коллектива Толстихинской МТС» и т.д.
Оставляя на время свой пост, редактор районной газеты Д.Казаков временно исполнять свои обязанности Петру Казачкину не поручал ни разу, видимо, чего-то опасался. Да и сама газета, выходившая 15 раз в месяц тиражом в три тысячи экземпляров, отличалась от игарской: была скучной, изобиловала нормативными агротехническими материалами, возможно, и нужными для специалистов, но совершенно не интересными, к примеру, учителю, либо врачу.
В Игарке в рамках взрослой издавалась специальная детская газета, её авторами были местные школьники. В Уярской газете я тоже нашла несколько страничек, озаглавленных как «Детский уголок», но в них были помещены рассказы и стихи именитых российских авторов Сергея Михалкова, Бориса Житкова.
Только однажды в подшивке 1940 года я увидела стихи Владимира Маяковского и безликие, совершенно не острые частушки местного механизатора. Стихов местных авторов редакция не публиковала. Все фотографии, размещённые на страницах газеты «За ударные темпы!» поступали из Москвы от телеграфного агентства Советского Союза (ТАСС). Видимо, своего фотографа в штате не было. Кстати, к моей радости, было среди опубликованных и фото нового гидропорта полярной авиации Главного управления Северного морского пути в Игарке.
У меня складывается впечатление, что находившийся в ссылке поэт раздавлен, литературным творчеством не занимается.
Но красноярские друзья не оставили опального поэта наедине с бедой. В Литературном музее хранятся их письма в Уяр. Призванный в армию Афанасий Шадрин продолжал советоваться с Петром и в литературных вопросах, и в бытовых, спрашивал у «наставника» как ему поступить в той, или иной ситуации. Писал и о новостях: «Дней десять тому назад приехал в Красноярск из Москвы Михаил Юрин. Прежде всего я пригласил его в редакцию и познакомился… Он мне показался умным парнем. Вероятно, ты его книги читал. Между прочим, у него есть книга «Записки подававшего надежды». До этого он два года был ответредактором журнала «Колхозник». Он едет на два года в Игарку в творческую командировку. Он просмотрел стихи всех ребят и поддержал нашу сторону. Из Игарки пошлёт нам статью о «Красноярских литераторах».
До сих пор я считала, что Михаил Юрин, чьё стихотворение открывало впоследствии первый номер «Красноярского альманаха», носившего затем название «Альманах «Енисей» был самодеятельным курейским поэтом, директором музея И.В.Сталина, участником Великой Отечественной войны. Оказывается, знакомый Владимира Маяковского и Сергея Есенина, (Маяковский даже оставил воспоминания о нём) Михаил Юрин совершенно не случайно поехал в Игарку – ещё один поэт «черпал» вдохновение на Севере (и я об этом обязательно ещё напишу).
Не кичился перепиской с Казачкиным и Сергей Сартаков. И если писем Казачкина А.А. Шадрину в архиве Литературного музея почему-то нет, то переписка с С.В. Сартаковым обоюдная, и из неё следует, что первым Петру написал сам Сартаков. В ответном письме от 1 июня 1939 года Пётр пишет Сартакову: «Спасибо, что ты написал. Для меня сейчас каждое письмо, каждая весточка из Красноярского литературного мира – огромная радость. И хотя Владимиров пишет мне, что у меня благоприятнейшие условия для творчества, без склок и драки… Ах, да это ли нужно моей душе? Мне как раз нужна драка, война – война с ханжами, которые вместо создания литературы занимаются литературным меценатством, используя для этого свой авторитет и служебное положение, война с юродствующими греками, подменяющими литературные изыскания тонкими бессмыслицами, война со всеми, кто на нас, на красноярцев, смотрит как на мальчиков с большим самомнением (слова Ерошина). Безусловно, что нам нужна Трибуна, и за неё надо драться всем, вплоть до зубов…»
Мы видим, что Казачкин не сломлен, продолжает «руководить» писательским объединением и ратует за создание литературного альманаха, которого ещё край не имел, хотя «Сибирские огни» в Новосибирске издавались уже с 1922 года.
Спустя некоторое время в письме от 23 июля 1939 года он продолжает эту же тему: «…к вопросу надо подходить диалектически. Во-первых, мы можем организовать материал у писателей других краёв и областей, вплоть до Москвы. Никто не откажется от чести быть напечатанным, потому что в «толстых» журналах залежи ценных рукописей, которые не публикуются исключительно из-за недостатка места. Во-вторых, стоит нам выпустить хотя бы один приличный номер, как в Красноярск налетят десятки литераторов «средней руки», как бабочки на огонёк… Наиболее способных мы выберем».
Не оставляет надежды вернуть Казачкина на прежнее место работы в издательство и Кокорев, он заезжает к опальному поэту, ведёт с ним переговоры, обговаривает условия.
«Отсюда я поставил условие Кокореву, — делится Пётр Алексеевич сокровенным с Сартаковым, — что перейду в крайгиз только после выхода в свет книжки. Что она будет иметь успех, я не сомневаюсь, порукой этому множество хороших отзывов о ней и от «врагов», и от друзей. А ты знаешь, что такое книга… Выход её в свет даст мне в руки тот авторитет, который сейчас так нужен всем нам, красноярским литераторам». (Письмо Сартакову С.В. от 19.08.1939 из фондов Литературного музея).
Реальность оказывается более жёсткой. Не только на прежнюю работу Казачкин не возвращается. Ему отказывает в печатании рассказов и стихов новосибирский альманах: «…я сделал попытку занять место в «Огнях», но, видимо, там «своим» места мало и кроме «Бакенщиков» и коротких рассказов они не намерены что-либо печатать. Недавно я получил письмо от Кудрявцева, в котором он пишет, что «Рассказ об английских моряках» (помнишь, я читал отрывок из Джона Сейлорса) скучен и затянут. Далее он критикует рассказ «Когда век воевали», называя его «Дочь вождя» и там изобилуют эвенкийские (?) слова, что есть натурализм. Явно, что рассказов он не читал, а только бегло просмотрел… и отложил в сторону». (Письмо Сартакову С.В. от 01.06.1939 из фондов Литературного музея).
Отказано в размещении материалов и в альманахе с будущим названием «Енисей». Занимающий кресло Казачкина в издательстве А.Я.Серостанов вначале сам обращается к опальному коллеге: «Дело требует того, чтобы в Альманахе, (в нём есть о Сибири, о Хакассии и нет о Севере), были включены твои два-три рассказа. Я наметил уже «Когда век воевали», «Джона Сейлорса», (третье название рассказа в рукописи письма неразборчиво). «Кроме этого решили привлечь Кублицкого. Так чтобы дать край полнее. На судьбу книги твоей печатание живых рассказов в альманахе не отразится. Теперь о помощи тебе. Мы решили с Иваном Васильевичем (Кокоревым) подбросить тебе из фонда помощи деньжат». (Письмо Серостанова А.Я. от октября 1939 года).
Спустя непродолжительное время Серостанов в письме от 3 декабря 1939 года сообщает в Уяр: «Тебе в Красноярске не везёт, твоя книга отложена и, кажется, с крестом. Не верь рецензии – тут ты сам знаешь – молчок – другое! Разве Кокорев приедет, а пока – дело гиблое. Альманах в наборе»…
Как увидим, ни в вышедшей в свет осенью 1940 года первой книге «Красноярского альманаха», ответственным редактором которой значится А.Я.Серостанов, ни во втором выпуске, подписанном к печати 4 марта 1941 года, уже со сменившимся редактором Т.С.Аврамичем, произведения Казачкина не были опубликованы.
Писателю оставалось следовать принципам, которые он и изложил ещё по приезду в ссылку: «…живу я в Уяре тихо, сажу картошку, овощи, мечтаю о корове! Ничего не пишу!»
Правда, перед самой войной в руководстве Уярской газеты произошли положительные сдвиги: сменился редактор, сотрудники подготовили и опубликовали 8 июня 1941 года «Литературную страничку». Пётр Казачкин впервые был представлен коротким лиричным рассказом «Букет».
Букет
Иван Суриков, председатель колхоза, был человек ещё молодой, не старше тридцати лет, но уже пять годов ходил вдовцом. Детей у него не было, но детей он очень любил. Зайдёт иной раз к какому-нибудь колхознику в хату, увидит ребят, — одарит конфетами, на руки возьмёт, на ноге качает.
— Жениться Вам надо, Иван Ермилыч, — говорили обычно в таких случаях женщины.
Суриков вздохнёт, промолчит. Или просто отшутится, сошлётся на занятость. Жену-покойницу что ли так сильно любил, другой уж полюбить не мог?
Однако, этой весной у него завязывался роман. Стал весёлый такой, фасонистый, глаза блестят, шутит. Даже в поле стал ездить (это перед севом было) в хромовых сапогах, простые казались некрасивыми. Колхозники сначала не догадывались, что к чему, а потом заметили, что он с Софьей Черновой переглядывается как-то по особенному , словно греет её глазами. А та смущается, прикрывает глаза ресницами, ну словно девчонка станет. А ведь тоже замужем была.
— Смотри, Софья, — полушутя, полусерьёзно говорили ей колхозницы, — не зевай! Это — человек! Не то, что у тебя был. За этого можно и в огонь и в воду. Вон Анна-то Мякишева как на него глаза пялит. Ты ей не уступай…
Во время сева они виделись редко, а последние десять дней совершенно не виделись. Сначала было ничего, но мало-помалу Софья стала беспокоиться, стали закрадываться в душу разные мысли. Наконец, она стала просто ревновать его к Анне Мякишевой. Придёт с работы, приберётся, ждёт – может приедет. Выбежит за ворота – нет его! И сожмёт сердце тоской и ревностью!
Однажды так выбежала вечером, за четыре квартала увидела — едет! Едет на велосипеде, впереди, на руле что-то зелёное. Цветы, видно. И такое счастье почувствовала она, что ноги сами пошли навстречу. Только Иван Ермилович почему-то не доехал до неё, свернул в переулок, как раз на ту улицу, где Анна жила. И не помнит Софья, как дошла домой.
Часа через два неожиданно приехал Суриков. Она долго сердилась, и говорить не хотела. Он мягко её упрашивал – и за руку брал, и в глаза смотрел, всё спрашивал: «На что сердишься?»
— А кому это ты букеты даришь? – спросила она его.
Иван Ермилович, смутился, покраснел и ответить не мог.
— Обманываешь, — заплакала Софья.
Суриков ещё больше смутился, ничего не сказал, так и ушёл.
**
Когда уже поженились, он объяснил ей, что в тот вечер он вернулся с поля и поехал на велосипеде в баню. А когда увидел её на пороге, свернул в переулок, потому что держал на руле не букет, как она думала, а банный веник.
О дальнейшей судьбе Петра Алексеевича Казачкина тоже известно крайне мало. Несмотря на имеющуюся бронь, 28 августа 1941 года он уходит добровольцем на фронт, семья не получила от него с войны ни одного письма. 31 декабря 1946 по просьбе жены начинается розыск военнослужащего, и Москва подтверждает его как пропавшего без вести с ноября 1941 года.
Брат Константин Казачкин был на два года моложе Петра, окончил Иркутское художественное училище, работал в Красноярске учителем рисования в школе. В конце 1937 года молодой художник Константин Казачкин, был арестован за неосторожно сказанное слово, осуждён по политической статье, провёл десять лет в лагерях Колымы, ГУЛАГе. Рикошетом его вина перешла на старшего брата.
Константин Казачкин уже после освобождения в письме к Афанасию Шадрину подтвердил, что старший брат никогда не таил на него обиды за сломанную судьбу. Наоборот, Пётр «любя и глубоко чтя младшего брата, не мог и не хотел мириться со случившимся. И по своим нравственным человеческим качествам, по своей внутренней порядочности стремился подтвердить это внутреннее несогласие». Добровольный уход на фронт и представлялся Константину актом защиты чести и достоинства брата, отбывавшего незаслуженное наказание.
После освобождения Константин Казачкин обосновался в Сызрани, вернулся на преподавательскую работу, воспитал не одно поколение талантливых художников, сам принимал участие в выставках, его работы выполнены в жанре портрета и пейзажа. Именно его картина «Метель» и вынесена мной в качестве главной фотографии очерка.
Возможно, что потомки Петра Алексеевича Казачкина (дети его дочери Маргариты, сыновей Алексея и Владимира) так и живут в Красноярске, потомки его брата Константина – в Сызрани. Хотелось бы, чтобы они откликнулись. Не известной остаётся судьба творческого наследия талантливого писателя и поэта. Возможно, настало время, чтобы его произведения, наконец, нашли благодарного читателя.
