Рина Зелёная: Какой милый этот город!

Чем глубже ухожу в краеведение, тем становлюсь удачливее. Не хвалюсь, но творческие находки, как по цепочке, случаются у меня всё чаще и чаще. Потянешь за ниточку, глядь, засверкает изумрудом новое открытие. Таковым для меня стало прочтение мемуаров Рины Зелёной «Разрозненные страницы» (Москва, Всероссийское театральное общество, 1981 год, стр.154-169).

После завершения публикации очерка о гастролях на Северный полюс, в Арктику и, естественно, в Игарку группы московских артистов в марте 1955 года, я решила проверить, а не оставили ли «свой след» знаменитые участники труппы. И вот в «Разрозненных страницах» Рины Зелёной отыскалась заветная глава «Летим на Северный полюс!», а с ней и впечатления известной актрисы о нашем городе средины прошлого века.

Мне ещё не исполнилось тогда и четырёх лет, мы жили в Игарке всего второй год, а как встретил наш город известную подражательницу детских голосов? Узнать всё это не терпелось.

Но вначале схематично расскажем о поездке всё по-порядку со слов актрисы.

Рина Зелёная только что вернулась из очередных гастролей, не успела даже отдохнуть, когда получила приглашение полететь с концертами по северным посёлкам и, самое заветное, побывать на дрейфующей полярной научной станции «Северный полюс-4». Более месяца длилась вся поездка.

«Полетело нас тринадцать человек. Долго старались избежать этой цифры, в результате так и получилось — тринадцать».

Организатором поездки было Главное Управление Северного Морского Пути (ГУСМП).

«За два до вылета ходили на склад Севморпути примерять полярное обмундирование. Намучились – всё велико (в группе нас шесть женщин)».

Первая остановка в Амдерме: «Пурга. Ледяной ветер валит с ног. Кажется, если б не тяжёлые унты, которые дал нам Севморпуть, унесло бы совсем!».

Север. Как это знакомо. И в Игарке такие же ветра. По утрам мамочки крепче прижимают к себе детей, чтобы не снесло с тропинки обоих.

«Снег, как иголками, колет лицо. Ресницы склеены льдинками выжатых ветром слёз. Ветер находит каждую крохотную щёлку, чтобы, как длинным лезвием холодного ножа, проткнуть тело».

Сочно написанные строки. Думаю, любой литератор позавидовал бы точности описания состояния человеческого организма на пронизывающем ветру. У Рины Зелёной картина получилась мастерски впечатляющей.

«Пройти до клуба нужно всего двести – триста метров. Но сделать это невозможно: ветер ещё усиливается. Кажется, Арктика решила показать нам образчик настоящей пурги. На ногах устоять нельзя – ползём на концерт на четвереньках.

А утром, после этой страшной ночи – ослепительное солнце, сияющий снег, хрустальные толстые сосульки, как в постановке «Снежной королевы» в Детском театре. И, как будто в Подмосковье, летит на меня мальчишка на одном коньке… Всё было, как у нас под Москвой. Только на градуснике минус 41».

После Амдермы и Нарьян-Мара, следующим пунктом посадки определён наш город. Забуду на время о своих комментариях и предоставлю читателю без сокращений полный отрывок текста, посвященный Игарке. Право, интересно. А с точки зрения истории ещё и уникально. Всё-таки острый глаз у актрисы, записи в дневнике – яркие и критичные.

«22 марта.

Игарка. Какой милый этот город! Останавливаемся в домике-гостинице для пилотов, на аэродроме. Дом ещё пахнет сосной, чистенький, жёлтый. Всё вокруг усыпано стройматериалами: бруски, щепа, доски – всё это брошено тут навсегда после стройки, причём так и видно: чтобы сделать ступеньку или порожек, берут трёхдюймовую доску и кромсают её до тех пор, пока не приткнут куда надо. Опилки такие золотистые, как мёд, пролитый на снегу.

На концерт ехать далеко, с аэродрома в город, через протоку Енисея. Сюда, в Игарку, по Енисею сплавляют лес. Во время навигации здесь можно увидеть флаги многих стран. Отсюда увозят экспортную продукцию, строевой лес.

Здешний лесозавод – словно маленький город. Проезжаем на газике мимо штабелей досок, сложенных, как высокие дома, целыми улицами. Таких улиц на лесозаводе тридцать одна.

Едем смотреть мерзлотную станцию. Это научно-исследовательский институт Академии наук. Мы спустились глубоко вниз под землю по лестнице и туннелям, будто по замёрзшим оранжереям. Потолки и стены покрыты кристаллами снежинок. Они образовывались здесь медленно от конденсата тёплого воздуха, поэтому каждая снежинка достигает огромных размеров, величиной с блюдце, и выглядит, как огромный замёрзший цветок.

Вечная мерзлота, которая мне представлялась раньше просто как промёрзшая земля, оказывается, лежит толстыми пластами льда в земле, слоями, как в «раковых шейках»: слой льда – слой земли. Лёд такой прочный и вечный, что в срезах туннеля лежит, как стекло, в земле и когда трогаешь его, ощущаешь на пальцах плотность и сухость – не тает.

Когда вышли из института, то увидели табличку на углу: «Улица Большого Театра». Итак, станция Вечной мерзлоты помещается на улице Большого театра. В. Дулова сделала снимок.

После этого нам предложили заглянуть на Пединститут народов Севера. Здесь учатся ненцы, долгане, соха, нганасаны, чукчи и другие. Едва мы подъехали, как увидели, что окружены студентами, которые раздетыми выбегали нам навстречу, и сверху – всюду, во всех окнах – видны молодые лица, смеющиеся глаза.

Мы вошли в дом, и гром, настоящий гром аплодисментов, встретил нас на лестнице. Оказывается, они долго ждали нашего прихода, а мы ничего об этом не знали. Они стеснялись просить нас прийти к ним – нам же никто не сказал об этом. И вот, приехав на минуту, мы остались здесь надолго – возникает беседа, мы рассказываем и читаем для них в наших концертных костюмах. Трогательно благодарит нас директор института. Он говорит, что, может быть, теперь опять настанет нормальная обстановка для учёбы: оказывается, студенты, никогда не видевшие профессиональных актёров и узнав о приезде москвичей, потеряли покой, а девчонки всё время ревели».

Ну, вот, пожалуй, и всё об Игарке в воспоминаниях великой актрисы.

Были, конечно, маленькие неточности. Правильнее было бы сказать – лесокомбинат, а не лесозавод, ибо в его структуре были целых три лесопильных завода, биржа сырья и биржа пиломатериалов. Но впервые слышу, что на бирже пиломатериалов улочек из сложенных в штабеля досок, готовых на экспорт, было тридцать одна. И это с точки зрения историка – важный факт.

Мерзлотная станция не была самостоятельным научно-исследовательским институтом, она входила в структуру Якутского института мерзлотоведения, но научные работы её сотрудников – неоспоримы.

А как точно описаны актрисой кристаллы, найдено меткое, ни разу мной не слышанное сравнение мерзлоты с конфетой «Раковая шейка» (судите по снимку сами) и правильно подмечено, что при прикосновении ко льду, на пальцах не ощущаешь влаги.

Вечная мерзлота

И педагогическое училище народов Севера было не высшим, а средним специальным учебным заведением.

А о концерте в клубе «Полярник» («Строитель») ни слова. Только о том, что выступление в педагогическом училище возникло спонтанно: встреча со зрителями, переросшая в показ концертных номеров. О «главном» игарском концерте не написано, думаю, потому, что он был организован на высоком уровне, как и подобает в большом цивилизованном городе. Тепло и уютно в зале, большая сцена, высокие потолки. Не то, что в других посёлках. Вот, к примеру, в Амдерме: «Мы видим аплодисменты. Услышать их нельзя — из-за воя ветра и рукавиц. Нам аплодируют в рукавицах… Концерт в помещении столовой. Импровизированная сцена. Стены покрыты льдом. На потолке собираются капли и падают редким крупным дождём. Над сценой, в трогательной заботе, чтобы не капало на нас, к потолку прибиты одеяла.

Арфу долго распаковывают. Она ещё не привыкла к теплу. Она вся мокрая. Дыхание людей, которое мглою висит в воздухе, осело каплями на холодном металле. Но вот её выносят на сцену – золотую, такую невероятную в этой обстановке. Люди долго аплодируют, сначала арфе, а потом В.Дуловой».

Впрочем, не только арфе нужны были особые условия для выступления. Рина Васильевна пишет, что их интересовала и высота сцены, иначе акробаты Михаил Птицын и Раиса Калачёва не могли бы работать.

Если кто-то хотел узнать, только впечатления от посещения нашего города, может дальше и не читать. Я же не могла остановиться и продолжила чтение главы.

Остров Диксон. Кресты Колымские. «В день нашего прилёта радировали, что имеется двенадцать тысяч заявок на встречи с нами». Ого!

«24 марта Утром разбудили нас опять на рассвете. Командир корабля получил метеосводку. На Диксон движется циклон. Необходимо вылететь немедленно. Поэтому начинаем концерт в шесть часов утра. А после я бегу в школу, чтобы не обмануть детей, которым сегодня обещана встреча со мной».

Рина Зелёная

«Вылезли на аэродроме в Хатанге. Мороз обжигает лицо. Температура минус 42 градуса. Велят надеть унты. (Я всё время хожу в сапогах Раневской, которые она мне надела перед отлётом)».

Бухта Провидения. «На концерт пришли все. Мы выступали в унтах, в брюках. Трудно представить, сколько было восторга и радости! Чукчи смеялись, хлопали в ладоши, веселились, как маленькие дети. Но самое удивительное было, когда они в ответ на наш концерт, стали выступать для нас».

«Я буду вспоминать с благодарностью, как на концерт явилась группа геологов. Они шли сорок километров. Вышли в четыре часа утра, а после концерта пошли обратно.

Мы не забудем букет роз – его подали на сцену. Он состоял из нескольких слабеньких, бледных роз, выращенных, видимо, с невероятным трудом. И человек срезал свой розовый сад для нас».

Рина Васильевна пишет, что актёры за время поездки сроднились между собой: «Люди в нашей бригаде подобрались какие-то очень удачные, выдержанные. Ни воплей, ни жалоб, ни дурацких ссор. Смех и юмор поддерживают нас. Обстановка труда всегда роднит. И день, и ночь мы вместе. Делимся друг с другом всем, особенно, кипятком. Осталось всего три термоса. Другие уже разбиты, или оставлены где-нибудь в пути».

Я, конечно же, в воспоминаниях актрисы искала упоминание о командире экипажа, прославленном игарчанине Константине Фомиче Михаленко. И мой поиск увенчался успехом, да ещё и историческими уточнениями. Оказывается, самолёт, на котором летал Михаленко, был Н-559:

«… как цыплята возле наседки, мы стоим под крылом самолёта Н-559. Это наш дом. Наш единственный дом, где можно сесть на своё место, отдохнуть, почитать, подумать – кто ты есть и как сюда попал? Здесь шьют, раскладывают пасьянс, штопают доспехи, пишут»… «Летим. Все сидят на своих местах. Быт настолько устоялся, что всё у каждого, вплоть до рукавиц, лежит на своём месте, иначе – беда, если что-то потеряется, ну, например, шапка!

Каждый раз, когда мы возвращаемся в самолёт, он настолько промерзает на этом лютом морозе, пока ждёт нас, что проходит некоторое время, когда он прогреется. Вот гасят свет. Три часа ночи. Все приудобившись, засыпают. Я одна сижу, читаю при свете «персональной» лампочки. (Спать в самолёте никак не могу научиться за столько лет полётов.) Все, все спят! Посапывают сладко, в самых смешных, трогательных, беспомощных позах. Можно спать спокойно: самолёт ведёт Герой Советского Союза К.Михаленко».

Вот так, с отдыхом лишь только в полёте, терпя неудобства, в течение месяца, передвигалась по Арктике группа артистов, неся радость встречи с населением, доселе не видевшим и не слышавшим и звучания арфы, и стихи Маяковского, и детский лепет Рины Зелёной, и полёт акробатов, и жонглирование горящими факелами.

Удивительная была страна. Не было запредельных цен на билеты, никаких «райдеров» гастролирующих по свету звёзд эстрады. Даже устроенная артистам баня в одном из горячих цехов завода была им в радость: «В кране крутой кипяток, а вместо холодной воды сторож выдал нам глыбу льда и топор».

12 апреля, наконец, состоялся полёт на Северный полюс. Полёт, который всё время откладывался: та льдина, что полярники использовали под аэродром, лопнула, поиски новой затянулись.

«Концерт наш начался под открытым небом, при температуре минус тридцать шесть градусов. Окружённые людьми, одетыми с ног до головы в меха, наши акробаты на ярком персидском ковре, который мы привезли с собой на самолёте, исполняют первый номер концерта. Крошка Калачёва, почти голенькая, взлетает в бирюзовый воздух над головой партнёра. Собаки, которые здесь не видели ничего подобного, носятся вокруг них со страшным лаем. От мороза у всех захватывает дух. Потом все пришли в кают-компанию, и будто для большой семьи, сидящей непринуждённо, как попало, на столах, на табуретках, концерт продолжается.

Звенят колокольчики колоратуры. Гремят стихи Маяковского. Поплыли звуки арфы».

Из других материалов нам известно (мой очерк «Артисты Москвы – труженикам Арктики»),  что в труппе принимали участие певцы Павел Чекин и Нина Нелина, стихи Маяковского читал Андрей Гончаров. Конферансье был Борис Брунов.

«Я не могу вспомнить, как у нас в руках очутились книги, подарки с трогательными надписями, где были зафиксированы координаты льдины… Мы ведь дрейфовали вместе со всеми почти шесть часов.

Когда нам предложили отсюда, с полюса, отправить домой в Москву радиограммы, я вдруг забыла свой адрес, и всё написала неверно. (Но самое удивительное, что она всё-таки дошла!)…

У меня есть карта, географическая. Её подарил мне экипаж самолёта Н-559, на котором мы летали по Арктике. Здесь прочерчен весь путь нашей группы, Великий Северный путь: Москва, Амдерма, Диксон, Хатанга, мыс Шмидта, бухта Провидения. А дальше из Тикси в Ледовитый океан на дрейфующую станцию. «Северный полсюс-4». (Первый снимок в очерке).

Добавлю, что приказом Министра морского флота СССР от 3 мая 1955 года все участники этой уникальной труппы были награждены значками «Почётному полярнику».

Фотографии из книги Рины Зелёной «Разрозненные страницы», Ивана Табакаева, репродукция картины Константина Михаленко «Дрейфующая станция СП» — из интернета.



Читайте также:

Leave a comment

Ваш адрес email не будет опубликован.