История Игарки как хроника жизни семьи

Передо мной уникальный документ эпохи – воспоминания, написанные для семейной летописи Евфалией Александровной Палеевой.

Не перестаю удивляться, насколько ответственными перед эпохой, собственной семьей и будущими потомками были люди моего поколения и предыдущего. Вот и сибирячка Евфалия Александровна уже в преклонном возрасте написала историю своего рода, предварив её оговоркой «Пусть прочтут и продолжат потомки».

Для меня и читателей моего Блога интересно, как семья оказалась в Игарке, насколько долго они жили здесь и какой из периодов становления города им более всего знаком. Поэтому полностью разместить весь текст объёмной семейной летописи я здесь не смогу, воспроизведу лишь «игарский период» их жизни. Но какой! Они находились в нашем городе почти с первых лет существования Игарки, пережили репрессии 30-х и оставались на Крайнем Севере всю Великую Отечественную войну вплоть до начала 50-х. Цепкая память маленькой девчушки сохранила такие подробности быта игарцев тех лет, что я вправе считаю его историческим документом. Судите сами.

Деревня Хлоптуново, откуда идёт род Палеевых, находится ныне в Сухобузимском районе Красноярского края. Основана в 1647 году боярским сыном Замараевым и казаками Хлоптуновым и Таскиным, в честь одного из них и названа. Точных сведений, как и когда оказался в этих местах их прадед Николай Палеев, пока не найдено. Но был он человеком предприимчивым и состоятельным, способным прокормить большую семью, где росло четверо сыновей. Родовое гнездо Палеевых – добротный двухэтажный дом, хотя земли в Сибири и сегодня вдоволь – строй не хочу. Зачем было лезть вверх? Когда сыновья подросли, каждому из них с их же помощью отец построил тоже по двухэтажному дому. Григорий Николаевич был, вероятно, вторым сыном, судя по месту строительства его дома, занимался не только сельским хозяйством, но и торговлей – к его дому была пристроена лавка (лавками назывались магазины). В следующем поколении семьи Палеевых у Григория Николаевича старшей была дочь и четверо наследников – сыновей. Предпоследним рос Александр.

На фото он крайний справа. Он и стал отцом нашей героини. Все дети окончили церковно-приходскую школу, но, к сожалению, рано остались без родителей. В 1914 году их не стало.

Александр Григорьевич Палеев родился 22 июля 1900 года. Вместе с братьями он занимался сельским хозяйством, пахал и сеял, занимался извозом – возил зимой в Красноярск сельхозпродукты на продажу, сено, дрова. Путь лежал по замёрзшему Енисею. Однажды подвода Александра угодила в полынью – с трудом выбрался юноша из ледяной воды, но купание не прошло даром – всю жизнь его мучили боли в суставах.

Революции февральская и октябрьская, — пишет в семейной хронике Евфалия Александровна, мало сказались на жизненном укладе сибиряков. Они также сеяли и убирали хлеб, овощи. «Но гражданская война дала о себе знать. «Белая» армия под командованием Колчака, проходя через Красноярск, отправляла вооружённые отряды в близлежащие сёла. Забирали всех парней в свою армию без разбора, не спрашивая их согласия, не слушая никаких отказов и доводов.

А Александр Григорьевич был как раз в таком возрасте, что непременно попал бы в колчаковскую армию, если бы не выручил случай: из Атаманово кто-то из знакомых прискакал в Хлоптуново специально предупредить ребят, чтобы прятались от вербовщиков. Парни так и сделали. Колчаковцы кое-кого всё же нашли и увели с собой, но Сашу Палеева они не обнаружили. Так мой папа избежал службы у Колчака в «белой» армии, а в 1919 году его призвали служить в «красную» армию».

Вернулся солдат в родную деревню только в 1922 году: братья женились, и он стал присматривать себе невесту. Нашёл будущую жену в Высотино – Анну Разманову.

Анна была невестой завидной, к ней даже сватался местный учитель, но замуж она не спешила – уезжала на курсы портных в Красноярск. Посватавший ее красивый кучерявый парень ей понравился, и не жалела никогда красавица Аннушка о доставшейся ей с ним горькой доле.

Молодые вначале жили с родителями жены в Высотино, затем построили новый пятистенный дом, пристроили к нему лавку, в ней продавцом была сестра Анны – тётя Паша. Одна из родственниц вспоминала позднее: «Я никогда не слышала, чтобы родители говорили, что они имели свой магазин. Но хозяйство у них к 1930 году было крепким. Вообще до коллективизации люди все жили в основном крепко стоя на ногах. Земли было вволю, паши, сей что угодно, каждому отведены участки. Сеяли овёс, пшеницу, рожь, гречку, коноплю, лён — кто, что хотел»…

Однако, дошли новые властные указания и до Высотино. Дом и гордость семьи – конную сенокосилку — у Палеевых конфисковали. Как разъяснили потомкам в 1995 году: «хозяйство мощное и в прошлом кулацкое»: новый жилой дом с надворными постройками и амбар, конекосилка, десять лошадей, шесть коров, мелкий скот и птица.

Их переселили в лачужку, а вскоре отца арестовали. Летом 1931 года большую группу раскулаченных сухобузимских крестьян с семьями посадили на баржи и отправили вниз по Енисею. Старшего сына, шестилетнего Степана, пришлось оставить на попечение дедушки и бабушки в Высотино. А родившуюся 7 декабря 1930 года, семимесячную крошку Фалю, взяли с собой – строить новый город за Полярным кругом. 25 декабря 1995 года Сухобузимский районный суд признал факт выселения семьи и конфискации их имущества незаконным, но родителей к тому времени уже в живых давно не было.

Невольно, но то, почему выжили высадившиеся на пустынный берег накануне зимы люди и построили город, высказала такая же, как и они, спецпереселенка Елена Рыбникова: «Эти кулаки – великие труженики!»

Фаля Палеева не стала автором книги «Мы из Игарки» ввиду её малолетнего возраста, но в своей летописи она приводит известные отрывки из книги о первых днях строительства, которые мы сознательно отпускаем. А вот, что она пишет сама: «Разделка леса началась параллельно со строительством бараков. Брёвна сплавлялись по Енисею большими плотами. Выделили место посуше для биржи за Медвежьим логом. Биржа — это большая площадь, где размещались штабеля досок, подготовленные для отправки морем большими океанскими кораблями (в основном за границу – стране нужна была валюта).

Перед биржей и за нею были бараки, где жили рабочие и их семьи. Стены бараков — из плах в два ряда, между ними древесные опилки, стены назывались засыпными. Со временем внутри бараков появились перегородки, разделившие барак на 20 «квартир». По центру здания был сплошной коридор: справа и слева от него выходили двери из комнат жильцов. В каждой квартире два окна. Бараки не высокие.

Комнату в таком благоустроенном бараке мои родители получили далеко не сразу. Сначала группу спецпереселенцев отправили на рудник. В эту группу записали и моих родителей. Рудник графитный разрабатывался где-то на речке Курейка.

В каких условиях там жили и работали привезённые туда люди, не знаю. Только производство оказалось не рентабельным: через два года эти работы прекратились, и ссыльные снова были привезены в Игарку.

Но за эти два года в семье произошли значительные перемены. В первый же год после раскулачивания моих родителей в Высотино тяжело заболела и умерла моя бабушка – мать Анны Николаевны. Остался дед Николай Степанович один с внуком и, недолго думая, забрал Стёпу и приехал к нам на рудник. А в семье ещё пополнение — родилась дочь Галочка. Из-за плохого питания, отсутствия молока, овощей (на севере они не росли), девочка была очень слабой.

Но мама приложила все усилия, чтобы выходить доченьку и победила, подняла Галю на ноги. В Игарку вернулась семья уже из шести человек.

Первый год нашей жизни в Игарке был особенно трудным. Как вспоминал отец, за этот год семь раз перегоняли нашу семью из одного барака в другой, помещая то к одним незнакомым людям то к другим.

Я была маленькой, но в моей памяти осталась комната, где в одном углу помещались мы на нарах, а в другом тоже на нарах лежали какие-то тряпки и старая бабушка. Около неё два или три ребенка.

Больше всех, конечно, досталось маме. Кроме больной дочери нужно было ухаживать и за отцом. Его парализовало, отнялась левая половина – рука и нога. Правда, дед Николай всё-таки выкарабкался, поднялся, передвигался очень плохо с тросточкой, волоча левую ногу, но всё же сам себя обслуживал.

От бесконечных переездов родители устали. Выход подсказал папе кто-то из знакомых: «Александр Григорьевич, что ты маешься? Давай, я познакомлю тебя с комендантом поближе. Пригласи его к себе в гости, хорошо угости и твои мытарства с переездами прекратятся». Папа так и сделал и, наконец, наша семья получила отдельную комнату в «Красноярском» бараке. Это случилось в 1934 году. В этом бараке мы прожили до 1949 года.

Сначала сделали стол, лавки, а деду Николаю топчан. Поставили его поближе к печке, дошла очередь и до кровати. На двуспальной кровати помещались вчетвером. Галя между родителями, а я поперёк кровати, Стёпа спал на сундуке. Сундук был замечательный, большой с кованными железными полосками из маминого приданного. Затем появилась кровать для нас с Галей. Весь барак приходил смотреть, какую красивую кровать с гнутыми спинками сделал Александр Григорьевич для своих дочерей, а для Стёпы — раскладушку. Над двуспальной кроватью повесили цветной, ситцевый полог с раздвигающимися шторками.

Новый 1935 год встречали с новыми соседями и старыми друзьями. Впоследствии кровать родителей стала для нас удобной сценой, которую мы дети использовали для своих концертов.

В городе уже были построены магазин, две школы, два детских сада, больница, роддом. В середине января привезли из роддома маму, родился сын, назвали его Виктором и над родительской кроватью повесили зыбку.

Меня отдали в детсад (помню, как ревела в первый день, не отпускала маму, уткнувшись в её колени, но нашлась знакомая девочка, увела меня в группу).

Детсад № 5 (он располагался на улице Горького и носил впоследствии название «Колобок») вспоминаю с доброй улыбкой: там играли, читали книги, были настоящие игрушки и куклы, были праздники и подарки в Новый год.

Из спецпереселенцев мало кто мог позволить себе купить настоящие игрушки детям. Мы играли самодельными: куклы тряпичные, кубики — чурочки. Помню, как для Виктора папа сделал деревянного коня — вырезал из толстой доски и прибил к тележке колёса, тоже деревянные. Родители как могли, помогали нам разнообразить игры. Папа сделал для нас ящички с шахматной доской, а из катушек для ниток — шашки, научил играть в уголки, Чапаева. А когда появились в продаже пластмассовые головки для кукол, нам купили такую головку, и мама для Гали сшила настоящую куклу. Правда, сама кукла оставалась тряпичной, но это можно было скрыть платьем. Сама я в куклы играть не любила, с большим удовольствием занималась рукоделием. Мама в мои восемь лет научила меня вязать, вышивать. Моих ровесников в бараке не было, и мы рукоделием занимались с Клавой Сидельниковой. Она была на три года старше меня, но это не мешало нашей дружбе, которую мы пронесли через всю жизнь (Клавдия Александровна умерла в марте 2004 года).

На Новый год у нас всегда была ёлка. Папа сам приносил красавицу из леса, делал крестовину и ставил её в центре комнаты. Ни одной стеклянной или дорогой игрушки на ёлке не было. Мы украшали её самодельными цепочками, флажками, вырезали из картона разные фигурки и их раскрашивали. Помню, с папой клеили объёмные скворечники, взяв чертежи по какому-то журналу, наверное, «Мурзилка».

У сестры Галины день рождения отмечали 21 декабря, а 20-ого у родителей был день получения «аванса». Так ей в подарок как-то принесли блестящую ёлочную игрушку — белочку, тоже картонную, но для нас очень красивую.

До войны новогодний праздник приносил много радости. Мама стряпала вкусные булочки и пирожки. Варили кисель или компот. Мы, дети, устраивали концерт вокруг ёлки. Помню, что кто-то сказал, что у Манташкевичей (соседи по бараку, у них не было детей), самая красивая ёлка. Мы с Клавой пошли посмотреть, и были разочарованы. Ёлка была с красивыми игрушками, но она стояла в углу, около неё нельзя было водить хоровод. Зачем тогда она нужна? Наша была лучше, в центре комнаты, а на двуспальной кровати — сцена с занавесом.

Летом играли в бабки, лапту, «выжигало». Перед окнами папа ставил качели, на которых качались дети всего барака. Увлекались классиками, (прямо на земле щепочкой рисовали — квадраты – «классы»), скакалками, редко у кого были резиновые мячи. Зимой катались на самодельных лыжах (папа их делал сам), на санках (тоже самодельных) с высокой горы, катались по спуску к протоке.

Но времени на игры отпускалось мало. Короткое лето использовалось на заготовки продуктов и дров.

Игарка находится в полосе лесотундры. В лесу много «гарей» — открытых мест, туда мы ходили собирать ягоду. Первой созревала морошка — жёлтая ягода, сладкая, по форме напоминает малину, а кустик у неё — как у клубники. Затем подходила пора голубики черники, мы все ходили с чёрными губами и зубами. Осенью шли на болота за брусникой. Грибов было немного: сыроежки, обабки, маслята, опята, подосиновики, — брали все подряд, что попадётся под руку.

С удовольствием вспоминаю походы за ягодой. С вечера договаривались три- четыре семьи, потихоньку, чтобы не было много народу, рано утром часов в 6 из барака выходило человек 12-15! Все с корзинками, за плечами мешки на верёвочках. Рюкзаков не знали. Дружной гурьбой шли в лес. Первым делом все подбирали себе палки: дорога больше идёт по болоту, чем по твёрдой земле, и по жёрдочкам без опоры на палку, трудно пройти. Процессия вытягивалась в цепочку и тут уж не зевай, отстанешь, выдохнешься догонять.

Наконец вышли на гарь. Договариваются все, когда и где сбор. Примерно в час планируется обед. Все собираются в кружок, достают свои свёртки. Здесь и шутки, прибаутки, сравнивают добычу, кто сколько набрал, кто что видал, кого повстречал. Все чумазые от дёгтя, все в сетках, так как гнуса на севере с избытком.

После отдыха снова за ягодой. В условленное время все подтягиваются к назначенному месту, строго проверяется все ли пришли. И уставшие, но довольные, все ягодники отправляются в обратный путь. По жердочкам теперь идти ещё тяжелее. Надо нести и полные корзины с ягодой и грибы. Хоть на жарёху, но обязательно наберётся грибов. Но усталость даёт о себе знать. Всё чаще кто-нибудь соскальзывает с жёрдочки, набирает полные сапоги воды, ругается, а то и вообще сваливается в болото.

Его вытащат, ему не до смеха, но шуток друзей хватит на всю дорогу. И всегда ягодников сопровождало несколько собак, которые бежали впереди процессии. Материально мы были обеспечены плохо. Пока Галя и Виктор были маленькими, работал один отец. При строжайшей экономии родители едва сводили концы с концами. Отец всегда оставался на сверхурочные, выискивая дополнительный заработок. Мама вела хозяйство, обшивала всю семью, переделывая старое на новое. А когда в 1935 году родители смогли купить ручную швейную машинку, в семье был настоящий праздник. И не только в нашей, в бараке в этот день купили такие же машинки еще в нескольких семьях. Событие для всего барака!

Подрастали дети, мама стала нас оставлять под присмотром деда Николая, сама пошла работать разнорабочей на кирпичный завод. Я помню, как она работала подручной у печника. На руках поднимала кирпичи на 2 ой этаж. Работа тяжёлая, болела спина и руки, но приходилось мириться.

Город строился. Появился театр в старом городе. Кинотеатр в новом городе, много двухэтажных домов, весь город из дерева. Отец был плотником, с его участием было построено множество зданий и в новом, и в старом городе. С ним было интересно прогуляться по улицам, он знал историю каждого дома, когда его строили, какие «ЧП» были на стройке, когда запустили дом в эксплуатацию. В городе строились школы. Появилось радио. Это казалось чудом, можно слушать Москву. В барак провели электричество, и хотя включали его по часам, кажется, только до 11 часов, и лампочку разрешалось иметь лишь одну, и мощностью не больше 40 ватт, но против прежней керосиновой лампы не было ни какого сравнения.

В бараках сущим бедствием оставались клопы и холод. Насыпные стены стали легко продуваемыми так как опилки осели, спрессовались, в стенах образовались трещины, в которых размножались клопы и через щели свободно проходил мороз. Мы от мороза и сквозняков спасались на полатях.

Ужасным кошмаром вспоминается 1937 год. Весь город в тисках страха. Каждую ночь то в одном бараке, то в другом раздаются по коридору тяжёлые шаги. И весь барак замирает: где они остановятся? Чья сегодня очередь? Никто не мог понять, что происходит, но наш родители уже прошли через раскулачивание и ничему не удивлялись. Мне было семь лет, и я хорошо помню, как однажды ночью отец замер возле двери в нижнем белье. Грохот шагов затих против нашей двери. Куда постучат? Постучали не к нам, а через коридор напротив к соседям Шеходановым, увели хозяина без суда и следствия. Все в бараке были в шоке. Дядя Петя Шеходанов был тихим, работящим, законопослушным мужиком. Жена — медсестра, сын и дочь школьники. Семья ничем не выделялась среди других, и все были уверены, что его арестовывать было не за что.

И ещё: как то отец приходит домой поздно, задержался в конторе, заполнял табель, а дома мама сидит плачет, а мы втроём, облепив её, ревем один громче другого. Отец не понимает, что случилось. А оказалась, что маме по ошибке сказали, что Александра увели «люди в чёрном». Из его бригады с работы забрали двух плотников и про него тоже спрашивали.

Мама была в отчаянье. В таком напряжении прошел не только 1937год, но и следующий – 1938 год. Никто из арестованных тогда мужчин не вернулся в семью.

К концу 30-ых годов материально семье стало легче: работали оба родителя, помогал Стёпа и мы, младшие, подрастали, что- то делали по дому. Радовались каждой покупке: для Стёпы купили железную кровать, байковое одеяло, костюм, маме — высокие ботинки, папе — хромовые сапоги и так далее.

Помню, как я радовалась, что мне мама сшила матроску. Стали отмечать праздники с друзьями: Сидельниковыми, Колосковыми, Карунскими.

Здоровье деда Николая становилось всё хуже. Как не хотел он умирать в Игарке, но летом 1940 года его не стало. Он прожил 77 лет. Воевал в Русско — японскую войну на востоке, за участие в сражениях был награжден георгиевским крестом, работал, как все крестьяне, а умер в ссылке на севере в Игарке.

К сожалению, такая судьба была не только у деда Николая.

Маме пришлось просить разрешения на продукты для поминок деда, уже была введена карточная система. Правда, продукты выдавали не по карточкам, а по спискам. Все жители Игарки были прикреплены к близлежащим магазинам. Шла финская война. Не за горами была Великая Отечественная. Накануне войны Виктора отдали в детский сад. Галя детсад не посещала из — за слабого здоровья.

На время прервём повествование, разместив в конце уникальнейший документ – схему новой части города, нарисованную уже в зрелом возрасте автором «Летописи» Евфалией Александровной Палеевой. В ней интересны названия существовавших бараков – «красноярский», «канский», «ирбейский», «кубанский».

Мы вернёмся к судьбе нашей героини и членов её семьи в очерках «Как выживали, как выжили» и «Кузница педагогических кадров».

Фото из семейного альбома семьи Палеевых.

Сохранить

Читайте также:

• Эльвира Щербицкая: — Я родилась в хорошем месте, среди замечательных людей.
• Путешествие в Страну знаний вместе с С.А.Антоновой
• Кузница педагогических кадров
• Не думай о секундах свысока
• О себе расскажу сама