Сегодня просвещенным туруханцам известны акварели Ариадны Эфрон периода ссылки, написанные незаурядной художницей. Но в те времена она считала, что ей несказанно повезло устроиться вначале уборщицей в школе, а затем художником-оформителем в РДК – районном доме культуры. В тоненьком, продуваемом всеми ветрами пальто, с огромными ведрами воды, набранной из проруби, она вынуждена была подниматься по склону к домику, который они купили вдвоем с такой же ссыльной подругой — вузовской учительницей английского языка, а ныне санитаркой местной больницы Адой Федерольф (Шкодиной). Обе должны были здесь находиться до окончания жизни: «Не меньше, чем вернуться, безумно ежеминутно хочется писать и рисовать. Ни времени, ни бумаги, всё таскаю в сердце. Оно скоро лопнет».
(Из письма Борису Пастернаку 26.08.1949, «О Марине Цветаевой: воспоминания дочери», стр.330)
Любой клочок бумаги, присланные друзьями краски, и рождались рисунки, ставшие сегодня историческими. На них запечатлены занесенные снегом покосившиеся домики, обстановка внутри ее комнаты, виды из окна туда, где Енисей сливается с Нижней Тунгуской.
Благодаря изданию книг стали доступными для рядового читателя и ее письма. В них, конечно, не обо всем можно было рассказать. Не все посещающие угнетенного человека мысли можно было высказать: «Вы просите меня поменьше писать Вам о красотах природы, а побольше о себе. А я, по правде, только в вышеуказанных «красотах» и нахожу себя, остальное же – совсем не я, а какое-то затянувшееся недоразумение. Жизнь здесь скудна, и рассказывать о ней трудно, всё вертится вокруг дров да еды, вокруг чего-то, что постоянно нужно «доставать» и «добывать», делать и доделывать».
(Из письма Алле Беляковой 08.11.1952, «Туруханские письма. Ариадна Эфрон – Алла Белякова», М, 2009 год, стр.295)
Не только суровый быт заедал. Цензура существовала. Поэтому она и писала почти в каждом письме из Туруханска о погоде. Иногда всего лишь несколько строк, но часто ее описания были более пространными.
Я сама испытала на себе, что очень трудно пережить первую полярную зиму. Как угнетает почти круглосуточная декабрьская ночь, каким ярким солнечным, искристым становится март. Несмотря на стынущий холод, я могла часами наблюдать северное сияние, а об уникальном природном явлении, когда на небе появляется сразу несколько лун, услышала только от Ариадны Эфрон.
«Крайний Север – непочатый край для писателя, а никто решительно ничего настоящего о нём не написал».
(Из письма Борису Пастернаку 17.04.1950, «О Марине Цветаевой: воспоминания дочери», стр.349)
Хочется еще и еще цитировать ее письма, по крупицам составляя картины жизни в суровых условиях Заполярья гениальной художницы и писательницы, ставшей за последние годы мне близкой, понятной и родной.
Но не буду забегать вперед. Располагая сегодня массой свободного времени, я и позволила себе сделать выписки из писем Ариадны Эфрон о погоде, расположив их по месяцам. Так моя мама, будучи на пенсии, на отрывных календарях-численниках – непременном атрибуте каждой семьи еще совсем недавно, отмечала из радиосводок температуру воздуха и прочие погодные атрибуты. Листочки календаря не отрывались, а аккуратно удерживались резинкой, потом снимались со стены и хранились в книжном шкафу. Проводив всех на работу и ставшись дома одна, мама любила рассматривать их, анализируя, как изменялась погода в разные годы.
У «современных старушек» — вся информация в компьютере – хранится в файлах. Вот я, прочтя письма Ариадны, попыталась сделать выписки в хронологическом порядке. которые, Думала, что делаю просто для себя, но натолкнувшись на «горностаевую весну» решила, что такой «Календарь природы» будет интересен не только северянам:
«Опять весна, здесь она до явного начала лета горностаевая, белая с проталинками черной земли. Вначале эта необычная весенняя масть трогала меня, а теперь я привыкла и надоел этот бедный полутраур, раскинутый на тысячи километров, на десятки дней».
(Из письма Борису Пастернаку 06.05.1953, Ариадна Эфрон. История жизни, история души, т. 1, М, 2008, стр.310).
Январь
…морозы заладили серьёзные, всё время ниже 50 градусов, да ещё кое-когда и с ветерком…
Странная зима – ослепительно чёрные ночи, ослепительно белые дни. Рассвет приходит быстро чернота превращается в ультрамарин и сейчас же наступает день. На горизонте, как раз в том месте, где Енисей упирается в небо, появляется маленький алый флажок – это встаёт солнце. За ним второй, третий, один под другим, в самом деле, а не для красоты слога! Не как привычный красный шар встаёт солнце, а разбитое на куски, расслоённое, только потом, когда поднимается в небе, собирается оно воедино. Быстро проплывает над берегом, цепляясь за верхушки сосен и лиственниц, и опять – спать. Кругом всё белым-бело, на снег совсем не похоже, а кажется, какое-то другое вещество, гибкое и прочное, завладело землёй, залило её волшебным сплавом, застыло, замерло, но не совсем, не насмерть, ибо всё кругом чуть звенит, чуть потрескивает, чуть поёт от мороза. Да, это не снег – это то серебро, то жемчуг, то алебастр, а иногда кажется, что находишься внутри огромного алмаза, без пятнышка, без трещинки, и совсем-совсем без тепла. Всё это красиво очень и очень величественно и почему-то всё время заставляет вспоминать о смерти. Немножко такое же ощущение бывает в готических соборах, но там свечи горят, значит, всё же присутствует какое-то тепло. И звёзды здесь не такие, как везде, а огромные, яркие, разноцветные, с ясно видимыми колючими лучами. Но холод! Холод! Не хочется никаких перламутров и бриллиантов, дайте мне среднюю полосу!
(Из письма Алле Беляковой 08.01.1951, «Туруханские письма. Ариадна Эфрон – Алла Белякова», М, 2009 год, стр.82-83)
Здесь все тоже – снега, снега и снега, морозы, морозы, морозы. Но очень красивы минуты, когда на одном и том же небе друг против друга сияют два раскаленных шара – солнце и луна, или когда зажигается первая, в ярко-зеленых лучах, звезда, или когда, в бархатную, тёмную ночь, перьями жар-птицы полыхает северное сияние.
(Из письма Алле Беляковой 02.01.1950, «Туруханские письма. Ариадна Эфрон – Алла Белякова», М, 2009 год, стр.21-22)
Такой холодной зимы, как эта, мы еще не переживали здесь. Все время температура колеблется между 40 и 50 градусами, с достаточно сильными ветрами. Снега пока что, по сравнению с прежними годами, очень мало (по здешним, конечно понятиям!), что имеет свои преимущества, так как ходить можно по хорошо утоптанным дорожкам и тропкам, не проваливаясь по колено, то по пояс в очередной сугроб. Но холодно почти что нестерпимо, «почти что» потому, что нет такого холода, которого не преодолевал бы русский человек. Так же возят дрова из леса, сено из-за реки, воду из Енисея, так же ходят в школу и на работу.
(Из письма Елизавете Эфрон и Зинаиде Ширкевич 02.01.1953, Ариадна Эфрон. История жизни, история души, т. 1, М, 2008, стр.301).
Погода у нас по обыкновению сумасшедшая, от 50 до 5 градусов и обратно, и, как всегда, безумно красиво. Но красота эта, наводящая на ощущение бренности всего земного, равнодушия всего небесного и собственного одиночества, отнюдь не подбадривает.
(Из письма Елизавете Эфрон и Зинаиде Ширкевич 03.01.1952, Ариадна Эфрон. История жизни, история души, т. 1, М, 2008, стр.276).
Много пережила я северных зим, но ни одну так ежечасно, ежеминутно не чувствовала, как эту. Уж очень она тяжело, даже своей красотой, давит на душу. Может быть, потому, что красота эта абсолютна лишена прелести. И, как к таковой, я к ней была бы равнодушна, если бы не чувствовала ее настолько сильнее себя.
(Из письма Борису Пастернаку 05.01.1950, Ариадна Эфрон. История жизни, история души, т. 1, М, 2008, стр.195).
Морозы стоят страшенные, все время ниже 50 градусов, иногда еще вдобавок с с резким пронзительным ветром. Я хоть за все эти годы и привыкла к Северу, но все же трудно – на самых малых расстояниях мерзнешь на лету, как какой-нибудь воробей…
(Из письма Елизавете Эфрон и Зинаиде Ширкевич 07.01.1951, Ариадна Эфрон. История жизни, история души, т. 1, М, 2008, стр.247).
Сейчас всё выглядит волшебно – сплошной снег, а над ним сплошное небо. В снегу кое-где светят квадраты окошек, самих же избушек совсем не видно. Мы окружили наш домик ёлками, чтобы не заносило снегом, и на каждую тоненькую еловую веточку снег наложил свою пушистую лапу. Морозы стоят в эти дни 45-47 градусов, в тихую погоду совсем терпимо, но малейший ветерок – и можно незаметно обморозиться буквально за несколько секунд.
(Из письма Алле Беляковой 07.01.1952, «Туруханские письма. Ариадна Эфрон – Алла Белякова», М, 2009 год, стр.114)
У нас вторую неделю – беспрерывные метели, что ни надень – продувает насквозь. За водой ходить – мученье, дорогу перемело, сугробы. Стараемся пить поменьше, а умываемся снегом (конечно, растопленным).
(Из письма Борису Пастернаку 10.01.1955, Ариадна Эфрон. История жизни, история души, т. 1, М, 2008, стр.345).
Лиля пишет, что новосибирские морозы, передаваемые по радио, заставляют ее ежиться. А здесь еще гораздо крепче Новосибирска. На Игарке часто бывает теплее, так как там море ближе, чаще ветра, а при ветре редко бывают очень сильные морозы.
В январе потеплело, и у нас минус 35 градусов, что, по сравнению с предыдущими 50 градусами, очень чувствительно. Но все же топить приходится беспрестанно, иначе температура комнаты немедленно догоняет наружную.
(Из письма Зинаиде Ширкевич 11.01.1950, Ариадна Эфрон. История жизни, история души, т. 1, М, 2008, стр.197).
У нас зима во всем объеме – моя пятая здесь. И каждую все труднее выносить – не то, что она лютее, а просто сил меньше. А главное, что тратишь их бесполезно и нудно.
(Из письма Борису Пастернаку 12.01.1954, Ариадна Эфрон. История жизни, история души, т. 1, М, 2008, стр. 323).
Погода у нас весьма относительно тёплая, несколько лишь дней было ниже 50 градусов, а потом начались бураны и метели. Тропки и дороги переметало так, что приходилось буквально нырять из сугроба в сугроб и, приходя на работу или домой, вытряхивать снег из самых неожиданных подробностей туалета.
(Из письма Алле Беляковой 12.01.1955, «Туруханские письма. Ариадна Эфрон – Алла Белякова», М, 2009 год, стр.185)
До чего же долгая и противная зима, холодная, тёмная… Теперь, слава Богу, дни прибавляются, и очень ощутимо – светает приблизительно в 9 часов утра, темнеть начинает в пятом часу. Самое тёмное время кое-как пережили. Глаза устают круглый год – зимой от недостатка освещения, летом от непрерывного света.
(Из письма Алле Беляковой 29.01.1951, «Туруханские письма. Ариадна Эфрон – Алла Белякова», М, 2009 год, стр.85)
Эта зима была у нас особенно тяжёлая из-за необычайных даже для здешних широт холодов…
Настали чудесные пушистые тихие дни, предвестники весны. Солнце всё ещё жмётся к горизонту, но день явственно увеличивается, лампы зажигаем только в пятом часу, оттаивают постепенно окна… Но всё кругом ещё надолго пустынно, мертво, бело. Когда-то ещё прилетят птицы – ведь здесь они не зимуют!
(Из письма Алле Беляковой 31.01.1953, «Туруханские письма. Ариадна Эфрон – Алла Белякова», М, 2009 год, стр.140)
Февраль
Ночами ярко полыхает северное сияние – то зелеными лучами, то белесым туманом заполняет небо. А звезды бывают необычайно яркие и все чуть сдвинуты по сравнению с небом, которое над вами. Например, Орион поднимается гораздо выше над нашим горизонтом, чем над вашим, а Полярная звезда сияет настоящей маленькой луной – но только с отчетливо видными ярко-голубыми острыми лучами. Но все это великолепие не очень-то радует, когда ресницы слипаются ото льда и мороз забирается решительно всюду, где ему нечего делать.
(Из письма Зинаиде Ширкевич 02.02.1951, Ариадна Эфрон. История жизни, история души, т. 1, М, 2008, стр.248).
День начал прибавляться, и это такая радость! Теперь уже хорошо видно солнце, и с каждым днём оно всё выше и выше забирается на небо, а ещё недавно оно никак не хотело расставаться с горизонтом: чуть выглянет и опять спать. Сейчас у нас полнолуние, причём луна здешняя страшно упрямая особа – с неба не сходит ни днём, ни ночью. Днём она стоит как раз против солнца, такая же круглая и такая же ослепительная, как оно. А ночи чудесные, ярко-голубые, действительно, волшебные. Сбросить бы градусов 20 долой, и можно было бы гулять. При 40-50-градусном морозе только краем замороженного глаза успеваешь схватить кусочек этой ночной красоты, галопом летя с работы. Прибегаешь домой и долго оттаиваешь.
День прибавляется, и кажется – скоро зиме конец. Но это, увы, только кажется.
(Из письма Алле Беляковой 06.02.1950, «Туруханские письма. Ариадна Эфрон – Алла Белякова», М, 2009 год, стр.35)
У нас день понемногу прибавляется, солнышко на несколько часов показывается на небе, а то его вовсе и видно не было. И сразу на душе делается немного легче – как эта долгая, безнадежная темнота, это существование с утра и до ночи при керосиновой подслеповатой лампе действует на эту самую душу.
Сегодня у нас чудесная погода, небольшой (около минус 20 градусов) мороз, тихо, необычайно бело кругом. Эту здешнюю белизну трудно себе представить и еще труднее описать. Если бы не было кое-каких черных штрихов – каймы тайги на горизонте, труб, торчащих из заснеженных крыш, четких маленьких силуэтов людей, лошадей, собак где-то вдали, то, кажется, все белое превратилось бы в небытие, в тот самый материал, из которого кто-то когда-то начал лепить звезды маленькие далекие, полновесные близкие. Сплошная белизна кажется такой же нереальной, несуществующей, как и сплошная чернота. Сегодня в нашем белом небе опять сияло три солнца, но уже не с утра, а к вечеру. Большое, неяркое, настоящее солнце просвечивало сквозь туманную толщу неба, как желток яйца сквозь скорлупу, а по правую и левую сторону его, на равных расстояниях, светило два маленьких обманных солнышка, будто мать вышла погулять с детьми-близнецами. Потом ложные солнца стали овальными, сверху и снизу у них появилась радужная полоса, все увеличивавшаяся и наконец, превратившаяся в огромный мягких, расплывчатых, туманных оттенков радужный круг.
Дни у нас заметно удлиняются, часов с 10 утра до 5 вечера уже можно работать при дневном свете. Скоро и у нас весна.
(Из письма Елизавете Эфрон 05.02.1952, Ариадна Эфрон. История жизни, история души, т. 1, М, 2008, стр.279-280).
А главное – сегодня впервые за все зимние месяцы я услышала, как, радуясь еще не греющим, но уже ярким солнечным лучам, зачирикала на крыше какая-то пичужка. Ведь зимой тут совсем нет птиц, ни галок, ни ворон, ни единого воробушка. Как то поздней осенью я, правда, видела стайку воробьев – совсем не похожих на наших — белых, только крылышки немного рябенькие, а с тех пор ни одной птицы. А сегодня вдруг защебетала какая-то одна, и сразу стало ясно, что весна, несомненно, будет. Хотя еще очень, очень нескоро, ведь навигация у нас откроется только в июне.
(Из письма Елизавете Эфрон и Зинаиде Ширкевич 07.02.1950, Ариадна Эфрон. История жизни, история души, т. 1, М, 2008, стр.200).
…зимой здесь совсем нет птиц. Первыми сюда прилетают …снегири, правда, занятно? Я раньше и не представляла себе, что есть такие снега, в которых даже снегирю зимовать холодно!
(Из письма Елизавете Эфрон 08.02.1950, Ариадна Эфрон. История жизни, история души, т. 1, М, 2008, стр.202).
Я до того акклиматизировалась здесь, что совсем перестала понимать, когда тепло, а когда – холодно. Вижу солнце, кажется – тепло, а оказывается – минус сорок! Несмотря на все «минусы», погода с полмесяца стоит хорошая, с каждым днем солнце отвоевывает себе все больше и больше неба, а земля все больше и больше солнца. Ветров настоящих не было, так что и морозы не страшны. Небо здесь – чем не устаю хвастаться во всех своих письмах – изумительное, ненаглядное небо! Про ложные солнца я вам писала, а вот еще бывает, что солнце всходит, разрезанное на несколько отдельных (горизонтально) ломтей, потом они соединяются, но контур солнца еще не гладкий, ровный, а зигзагообразный. Еще полчаса – и настоящее солнце! Все мне кажется здесь чрезвычайно близким к мирозданию, точно Бог все еще лепит и пробует – как лучше? А какие здесь тени на снегу? Синие, глубокие, прочные, так что и на тень не похоже, кажется, можно этот ультрамарин выкопать, вырубить, вытащить с корнем, такие они (тени!) весомые и осязаемые. И тишина здесь первозданная!
(Из письма Елизавете Эфрон и Зинаиде Ширкевич 11.02.1955, Ариадна Эфрон. История жизни, история души, т. 1, М, 2008, стр.346).
Эта зима показалась мне просто ужасной, несмотря на то, что довольно бодро борюсь с ней и одолеваю её. Может быть, и предыдущая была не лучше, но я сгоряча её не раскусила, как следует, или, же просто с каждым годом выдыхаюсь всё более, но только осточертели эти пятидесятиградусные морозы, метели, душу и тело леденящие капризы сумасшедшей природы и погоды. Каждый шаг, каждый вздох – борьба со стихиями, нет того, чтобы просто пробежаться, или просто подышать! И плюс ко всему – темнота, а я её от роду терпеть не могу, она ужасно угнетающе действует, хотя и прихорашивается звёздами, северным сиянием и прочими фантасмагориями. Мрак и холод – а православные-то дурни считают, что грешники обязательно должны жариться, кипеть и ещё вдобавок лизать что-то горячее. Впрочем, грешницей себя не считаю, чистилища – зала ожиданий – не признаю, а если праведница, то по моему месту нахождения рай, выходит, очень прозрачная штучка! А, в общем, ничего не скажешь, красиво, великолепно задумано и великолепно осуществлено творцом, только вот насчёт освещения и отопления плохо позаботился…
(Из письма Борису Пастернаку 12.02.1951, «О Марине Цветаевой: воспоминания дочери», стр.384-385)
Морозы минус 40, 45 градусов.
(Из письма Алле Беляковой 16.02.1952, «Туруханские письма. Ариадна Эфрон – Алла Белякова», М, 2009 год, стр.188)
Самое трудное в здешней зиме – сильные холода и темноту – мы уже перешагнули. Холода ещё не совсем, а тьму определённо, так как день явно прибавляется. Это то, что Пришвин называет «весной света», первая весенняя радость. Теперь утром можно вставать без лампы и часов до 5 вечера работать при дневном освещении, хотя солнце ещё не совсем очнулось от зимней спячки и всё лепится близко к горизонту, не забираясь высоко на небо.
(Из письма Алле Беляковой 18.02.1952, «Туруханские письма. Ариадна Эфрон – Алла Белякова», М, 2009 год, стр.117)
И наша бесконечная зима идёт на убыль. Вот уже два дня, как дует тёплый южный ветер, и мы, от резкой перемены погоды, задыхаемся и бродим, как больные. Здесь, видимо, какое-то особое давление. Никогда никто в средней полосе не «чувствует погоду», а здесь от «погоды» безумно болит голова, колотится по-сумасшедшему сердце, и каждая ноша в десять раз тяжелее.
(Из письма Алле Беляковой 25.02.1953, «Туруханские письма. Ариадна Эфрон – Алла Белякова», М, 2009 год, стр.144)
Погода последнее время стоит замечательная, тихая, теплая, снежная, грустная какая-то. Все равно скоро весна: уже воробьи чирикают – откуда они взялись – не знаю, в морозы их совсем не было. Видимо – перебрались сюда из Ташкента.
(Из письма Елизавете Эфрон и Зинаиде Ширкевич 27.02.1950, Ариадна Эфрон. История жизни, история души, т. 1, М, 2008, стр.204).
Март
Март же здесь такой, что даже кошки его не считают своим месяцем – никаких прогулок по крышам, сидят на печках, а то и внутри, жмутся к теплу и ни о чём таком не думают.
(Из письма Борису Пастернаку 05.03.1951, «О Марине Цветаевой: воспоминания дочери», стр.387)
У нас ослепительный март – все прибывающее солнце и снег, глаза режет. Самый хороший месяц, уже без лютых морозов и без неизбежных гололедиц и слякоти, так портящих здешнюю весну.
(Из письма Елизавете Эфрон 05.03.1952, Ариадна Эфрон. История жизни, история души, т. 1, М, 2008, стр.281).
У нас тоже дело идет к весне, хотя бы уж по одному тому, что день прибавляется, на работу и с работы ходим засветло, и глаза переживают самое приятное время — отдыхают днем от ночной тьмы, а ночью – от дневного света, как им и полагается. Скоро опять они будут утомляться — на этот раз от круглосуточного дня, что все же приятнее, чем круглосуточная ночь! Погода у нас становится мягче, хотя это совсем не в ее природе. Переход от зимы к весне происходит не постепенно, а скачками, рывками. Вы только себе представьте: третьего дня было у нас 29 градусов ниже нуля, вчера минус пять градусов, а сегодня минус тридцать три. Оно и понятно, что сердце всегда дает себя знать, всегда ему всесторонне тяжело! Вообще, климат не из приятных, но все же он, кажется мне, выносимее тропического, о котором всегда помышляла с ужасом. Кажется, Бог миловал!
(Из письма Елизавете Эфрон и Зинаиде Ширкевич 07.03.1951, Ариадна Эфрон. История жизни, история души, т. 1, М, 2008, стр.254).
…снега, да снега, да сугробы, из сугробов торчат трубы, и вьётся дымок… По снежному ландшафту неторопливо движутся коровы, безуспешно пытающиеся пастись. Невероятно лохматые лайки дремлют прямо на снегу, греясь на пока что мало эффективных лучах бледного северного солнышка…
Всё тихо, всё бело кругом, только ветер, уже значительно потеплевший и подобревший, подвывает. Ветры здесь всегда, оттого так трудно дышать…
…Боже мой, что же это будет, когда все снега таять начнут! С каким бы удовольствием я сменяла это явление природы на милую, скромную, нежную московскую весну, с её игрушечным ледоходом, цветами на всех перекрёстках и армией дворников и снегоочистительных машин!
(Из письма Алле Беляковой 12.03.1950, «Туруханские письма. Ариадна Эфрон – Алла Белякова», М, 2009 год, стр.43-44)
А весна идёт, идет и к нам. Скоро прилетят первые птицы, смешные снегири, похожие на белых воробушков. Дни становятся длиннее, светлее, воздух — прозрачнее, солнце – ярче и даже чуть теплее. Но природа ещё крепко спит, и весна в понятии средней полосы наступит не так-то скоро.
(Из письма Алле Беляковой 10.03.1953, «Туруханские письма. Ариадна Эфрон – Алла Белякова», М, 2009 год, стр.147)
У нас потеплело, мороз около минус 15 градусов, и кажется – жарко, душено, трудно дышать – честное слово! Солнце начинает пригревать, дни – длиннее, скоро прилетят первые здешние птицы – снегири, похожие на белых воробьев, трогательные предвестники той необычной катавасии, которая здесь называется весной.
(Из письма Елизавете Эфрон и Зинаиде Ширкевич 06.03.1953, Ариадна Эфрон. История жизни, история души, т. 1, М, 2008, стр.307).
У нас стоит чудесный март, блестящий до боли в глазах. Нестерпимо яркий. Окна оттаивают, с крыш свешиваются козьи рожки сосулек, но так еще и не думает таять. Морозы пока что вполне зимние. Очень хороши здешние ночи, тишина такая, будто в ожидании каких-то необычайных звуков, с тем, чтобы тебя подготовить к восприятию их, у тебя выключили слух. Только собственное сердце стучит, да и то ощущаешь грудью. А звезды! Они как бы потягиваются, выбрасывая и пряча короткие лучики, охорашиваются, как птицы, трепещут, вспыхивают оттенками, которым нет у нас названия, кажется, им ничего не стоит нарушить строгий порядок вселенной, перепутать все четкие формы созвездий. Млечный Путь так хорошо брошен над водным – и зимой тоже млечным – путем Енисея – и все так хорошо и так понятно! Если бы умирая видеть над собой такое небо, и так его видеть, то не было бы ни страха, ни горечи, и никаких грехов.
(Из письма Борису Пастернаку 19.03.1952, Ариадна Эфрон. История жизни, история души, т. 1, М, 2008, стр.282).
На самом деле в эти первые весенние дни отовсюду – с неба на землю, с земли на небо падают чудесные голубые тени, все дышит голубизной, все излучает ее, и голубизна эта дает необычайную глубину и насыщенность немудреному пейзажу. По краю земли густо синеет тайга, из-за нее, окрашенные той же краской, но разведенной расстоянием, встают на цыпочки и потягиваются дальние горы, мягкая волнистая линия холмов. За ними – зеленовато-голубая даль, так явно, так ощутимо являющаяся лишь преддверием, обещанием иных, еще более дальних далей, еще более прозрачных и голубых, что кажется – вся душа туда уходит, как в воронку! Мертвое снежное поле оживает, это уже не поле, а какая-то лунная страна. Вставшие на дыбы у слияния Енисея и Тунгуски ледяные глыбы сияют каждая по-своему, как будто бы освещенные изнутри, одни – почти алмазы, другие – опалы. Все они подчеркнуты ярко-бирюзовыми тенями. Бирюзой налиты следы полозьев, следы лыж, мелкие цепочки птичьих следов, отпечатки круглых собачьих лап и человеческие следы – неуклюжие следы валенок, пимов, меховых лунтаьев. Сильными, смелыми бирюзовыми мазками отмечены все ранее незаметные углубления снежной поверхности, все вырытое, перепаханное, передвинутое и вновь заглаженное здешними свирепыми ветрами. И видишь, и веришь – ничего здесь нет мертвого, все лишь замерло в самый разгар движения – и ждет только знака весны, чтобы двинуться вновь, сбросить все ледяные условности, закипеть, забурлить, зажить. Но это еще не скоро, еще помучают морозы, еще изведут ветры и бураны, еще не раз погребут всю эту чудесную голубизну, всю эту чудесную синеву снега, снега и еще раз снега…
С каким нетерпением я жду весны, если бы вы только знали!
(Из письма Елизавете Эфрон и Зинаиде Ширкевич 20.03.1951, Ариадна Эфрон. История жизни, история души, т. 1, М, 2008, стр.256-257).
… а за окном такая вьюга, снег ударяет в окошко, как будто бы кто-то, пригоршня за пригоршней, бросает песком. Завтра трудно будет выбраться из избушки, хоть в трубу лезь. Сугробы, сугробы, сугробы – вот он, наш март. Тревожно на душе, когда ветер, наяву вспоминается море, оно же снится во сне.
(Из письма Алле Беляковой 22.03.1950, «Туруханские письма. Ариадна Эфрон – Алла Белякова», М, 2009 год, стр.45)
Зима, слава богу, проходит, и была она в этом году не слишком суровой. Только март неожиданно дал себя знать небывалыми буранами и метелями. Приходя с работы, отгребали окна и двери, заносило снегом по самую крышу, и ночью приходилось вставать, откидывать снег от дверей, а то утром не выбраться.
(Из письма Алле Беляковой 06.04.1954, «Туруханские письма. Ариадна Эфрон – Алла Белякова», М, 2009 год, стр.169)
Апрель
…постепенно шажок за шажком, зима подается вспять. Весна, которую нам обещают скорой и дружной (и, боже мой, как мы её заслужили!), — ещё почти неощутима, а зима уже в тревоге, уже чует опасность.
Как хочется света и тепла! Свет, правда, изо дня в день прибывает, но насчёт тепла ещё туговато, хотя холода уже совсем не такие страшные, какие были ещё недавно.
(Из письма Алле Беляковой 03.04.1950, «Туруханские письма. Ариадна Эфрон – Алла Белякова», М, 2009 год, стр.48-49)
У нас в этом году необычайно ранняя, наверное обманная, зима. Всё сразу отсырело, а небо от сырости и тяжести даже как будто бы провисает посередине. А ночи настолько настороженно-тревожные, что, кажется, достаточно какого-нибудь резкого звука – паровозного гудка, скажем, чтобы большой истерикой – ливнями, ветрами, снегопадами – началась настоящая весна. Тут ведь очень тихо, особенно когда утихает ветер; тихо и просторно, а это действует на нервы не меньше, чем одиночка.
(Из письма Борису Пастернаку 02.04.1951, «О Марине Цветаевой: воспоминания дочери», стр.388)
… У меня ничего не получается с душевной ясностью и спокойствием — когда плохая погода и небо низко. Не выношу ни морально, ни физически. Оживаю и успокаиваюсь, когда солнце, а оно тут редко, хоть день все удлиняется. Как при солнце все осмысленно прочно, ясно и красиво! И какая без него на земле и на душе тошная и серая кутерьма!
У нас уже несколько дней оттепель, на центральной улице чудесное оживление – мальчишки на коньках, привязанных к валенкам веревочками и прикрученных огрызками карандашей, девушки в стандартных ботах, с прическами second Empire, лайки в зимних грязных шубах, хребтастые коровы в географических пятнах, одним словом, — кого-кого только нет! И над всей этой весенней мешаниной плывут не приземляясь торжественные звуки Бетховена (трансляция из Москвы). Хорошо!
(Из письма Борису Пастернаку 04.04..1951, Ариадна Эфрон. История жизни, история души, т. 1, М, 2008, стр.260-261).
Весна приближается. Два дня у нас было чуть выше нуля, начало таять, мы все растерялись – рассчитывали еще на по меньшей мере месяц морозов. Светло уже до 8.30 вечера, можно лампу не зажигать. И солнце сквозь стекла подогревает, зеленый лук растет вовсю. А главное, и небо, и снег днем наливаются какой-то особой, спелой, сливовой синевой, и чувствуешь – вот-вот вода, вот-вот весна!
Снег покрыт тонкой корочкой льда, и ребятишки ожесточенно катаются с гор на санках. Уже настолько тепло, что на свет божий выбираются самые малыши, бледные, как картофельные ростки. Ведь здесь зимы настолько суровы, что самые маленькие от осени до весны безвыходно сидят дома.
(Из письма Елизавете Эфрон и Зинаиде Ширкевич 06.04.1953, Ариадна Эфрон. История жизни, история души, т. 1, М, 2008, стр.308-309).
Апрель стоит тёплый и солнечный, днём капает с крыш и снег чернеет. Но до весны всё шагать и шагать.
(Из письма Алле Беляковой 06.04.1954, «Туруханские письма. Ариадна Эфрон – Алла Белякова», М, 2009 год, стр.169)
Дни у нас стоят один краше другого, и ярче, и длиннее, но солнце почти совсем еще не пригревает. В этом году, наверное, не будет такого сильного наводнения, как в прошлом, зима была не очень снежная. Прошлой весной Енисей плескался у самого нашего домика, и мы очень волновались не хуже его самого!
(Из письма Елизавете Эфрон и Зинаиде Ширкевич 08.04.1952, Ариадна Эфрон. История жизни, история души, т. 1, М, 2008, стр.284).
Бывало, весна приходила своим чередом, а здесь, чтобы она пришла, нужно всё сверхчеловеческое напряжение человеческой воли, ибо здесь она не просто весна, а такое же чудо, как воскресение Лазаря, настолько всё мертво и спеленато.
(Из письма Борису Пастернаку 10.04.1950, «О Марине Цветаевой: воспоминания дочери», стр.345)
У нас один за другим подряд три весенних дня. Снег чернеет, делается губчатым и рассыпчатым, с крыш бежит вода, а по небу серые, тёплые облака. Тайге ещё далеко до зелени, но она голубеет, покрывается сливовой дымкой, и, когда солнце заходит за полосу леса на горизонте, тень падает на снег нежно, как тень огромных ресниц. От солнца всё становится гибким, и веточки лиственниц, и пышные, как лисьи хвосты, ветви пихт, а очертания теряют свою зимнюю сухость, чёткость, схематичность. На свет божий выползают ребятишки и щенята, урожая этой зимы, выращенные в избах наравне с телятами и курами. Птиц ещё не видно и не слышно, только однажды увидела какую-то случайную стайку странных хохлатых воробьёв с белой грудкой.
(Из письма Борису Пастернаку 17.04.1950, «О Марине Цветаевой: воспоминания дочери», стр.346-348)
…весна идёт, товарищи, даже здесь! Представьте себе здешнее суровое небо, смягчённое весенней тревогой, пересечённое тоненькими морщинками белых облаков, представьте себе все эти, казавшиеся несокрушимыми, глыбы снега, сереющие и рыхлеющие, оседающие под ногами, и тайгу вокруг, утратившую зимнюю чёткость очертаний, кутающуюся в нежную – напоминающую по цвету налёт на сливе – дымку! А главное – пропала жуткая зимняя тишина. Замычали тощие лохматые низкорослые коровёнки, залаяли псы, даже петухи запели… А главное – закричали, запищали, защебетали, запели дети. Зимой самые маленькие и носу не высовывали из избы, а теперь – вот они все, в мамкиных валенках или отцовых сапогах, в шапках, сползающих на нос, в плохоньких шубёнках или телогрейках. Они с азартом играют в палочку-выручалочку, в «прятушки» и в прочие игры, видимо, бессмертные, как и самое детство. Их теперь не загонишь домой, они дышат и играют допьяна, до полного изнеможения. Ребятишкам сопутствую щенята последнего урожая, очаровательные лайкины дети – круглые меховые шарики с блестящими глазами-пуговками и мордами, как у плюшевых медведей. Лапы у них короче живота, а хвост вырывается задорной тонюсенькой закорючкой из неимоверно пушистых меховых штанов.
(Из письма Алле Беляковой 25.04.1950, «Туруханские письма. Ариадна Эфрон – Алла Белякова», М, 2009 год, стр.51-52)
Май
Середина апреля была здесь тёплой и солнечной, но вот уже недели две как вернулась видимость зимы, мороз, снежок, а, то и настоящий снег. Впрочем, основная масса его стаяла ещё в апреле, так что, скорее всего, похоже на позднюю осень. Дней через 6-8 должен начаться ледоход, очень ранний в этом году. Вода уже сильно прибывает, образовывает «забереги», как здесь называют полоску воды, выступающей между льдом реки и берегами.
(Из письма Алле Беляковой 05.05.1953, «Туруханские письма. Ариадна Эфрон – Алла Белякова», М, 2009 год, стр.148)
Мне хочется, чтобы всё было, как следует, как принято там, в России, и чтобы непременно – сирень!
(Из письма Алле Беляковой 05.05.1953, «Туруханские письма. Ариадна Эфрон – Алла Белякова», М, 2009 год, стр.149)
Время приближается к полуночи, а на улице ещё совсем светло. Если не теплом, так светом хороша северная весна. А она уже в полном разгаре. Совсем недавно осознала, почему именно весну я люблю меньше всех остальных времён года. С утра – снег огромными хлопьями, потом солнце проталкивается сквозь облака, тает, с крыш вода, под ногами лужи, проталины, ручьи. Потом резкий холодный ветер, гололедица, сосульки. Потом тёплый, ленивый и даже почти душистый ветерок, и вновь снег хлопьями, а затем дождит. И так целыми днями и ночами…
Скоро ледоход.
(Из письма Борису Пастернаку 05.05.1950, «О Марине Цветаевой: воспоминания дочери», стр.350-351)
…наша весна особая, и совсем, совсем не похожая на свою московскую сестру.
Сейчас, например, метель, ночью будет крепкий мороз, утром – немного солнца, так, для разнообразия, и опять сначала. Весна здесь очень неосязаема и незрима, до последнего издыхания зима держится на первом плане.
(Из письма Алле Беляковой 06.05.1952, «Туруханские письма. Ариадна Эфрон – Алла Белякова», М, 2009 год, стр.120)
…вялая, слабая весна, снег подался, осел, из-за этого тайга стала выше, точно все деревья встали на цыпочки, зелени еще нет и в помине, просто обнажились ранее скрытые зимой последние осенние оттенки.
(Из письма Борису Пастернаку 06.05.1952, Ариадна Эфрон. История жизни, история души, т. 1, М, 2008, стр.286).
Опять весна, здесь она до явного начала лета горностаевая, белая с проталинками черной земли. Вначале эта необычная весенняя масть трогала меня, а теперь я привыкла и надоел этот бедный полутраур, раскинутый на тысячи километров, на десятки дней. Преснота, грозная по своим масштабам, что может быть противнее? И потом сколько ни живи, а сирени все равно не дождешься. Птицы не поют, цветы не пахнут, куры не несутся, все назло, все наоборот. А между тем весна здесь, как и всюду, самое доброе время года. Что же скажешь об остальных?
(Из письма Борису Пастернаку 06.05.1953, Ариадна Эфрон. История жизни, история души, т. 1, М, 2008, стр.310).
Дни стали длиннее и светлее, снег тает по-настоящему, и кое-где видна уже самая настоящая грязь. Лужи, ручьи, все честь честью. В Красноярске уже лед тронулся, значит, и у нас через недельку тронется. Даже не верится, глядя на безупречно-ледяную поверхность наших двух рек! О весне я вам напишу в следующем письме подробно, она того стоит…
(Из письма Елизавете Эфрон 08.05.1950, Ариадна Эфрон. История жизни, история души, т. 1, М, 2008, стр.2134).
У нас теплее, морозно только ночами, да и то не по-настоящему, а заморозки. Днём тает и тает, а снег всё валит и валит. Однако в Красноярске ледоход начался 5 мая, значит, и у нас Енисейскому льду осталось считанные дни. Погода, как всегда здесь, ужасно взбалмошная, снег, ветер, солнце, всё вместе, всё сразу, сплошная истерика. В небесах сплошная неразбериха, на земле – непролазная грязь, нетронутый снег, глубочайшие, широчайшие лужи, гололедица.
(Из письма Алле Беляковой 10.05.1950, «Туруханские письма. Ариадна Эфрон – Алла Белякова», М, 2009 год, стр.59)
У нас весна, правда, совсем не похожая на вашу, более угрюмая и несравненно более «масштабная».
У нас где-то «поблизости» идет Енисей, и через недельку можно ждать его здесь. Каждый год ждем его не без трепета, из-за живописного, но небезопасного положения нашей лачуги, да и вообще само зрелище ледохода на такой огромной и даже страшной реке угнетает и без того достаточно угнетенную душу.
(Из письма Елизавете Эфрон и Зинаиде Ширкевич 10.05.1954, Ариадна Эфрон. История жизни, история души, т. 1, М, 2008, стр.325).
…а ледоход продолжался с 19 мая… (1954 год)
(Из письма Елизавете Эфрон и Зинаиде Ширкевич 03.06.1954, Ариадна Эфрон. История жизни, история души, т. 1, М, 2008, стр.329).
… за окном мелкой крупкою падает снежок, а по Енисею, как по огромной конвейерной ленте, плывут детали разбиваемой, но ещё не добитой зимы, — глыбы льда, а не просто льдины.
Ледоход начался 20 мая.(1952 год) Жаль, что такая пасмурная, просто уродливая погода, а то было бы очень красиво. А так, без солнца, вода – свинцовая, а льдины – грязные. Только кое-где нет-нет и покажется какая-нибудь до того яркая и ясная красавица, неправдоподобного – помесь сапфира с изумрудом – оттенка, что за ней невольно долго следишь глазами, как за настоящей красавицей в обыкновенной толпе.
(Из письма Алле Беляковой 22.05.1952, «Туруханские письма. Ариадна Эфрон – Алла Белякова», М, 2009 год, стр.123)
Ледоход у нас начался 20 мая (1950 год) на Енисее и 23 мая на Тунгуске. Красиво, жутко, что-то неправдоподобное, как лунный пейзаж. И странно, после такой долгой и суровой зимы, видеть сильное течение живой воды, слышать всплески её волн, вдыхать её запах. Сегодня, 28-го, лёд ещё не прошёл, но льдины идут редкие, это значит, что большие реки очистились и начался ледоход на маленьких речушках и протоках, которые хоть и маленькие по сравнению с Енисеем, но не по сравнению с Москва-рекой. Погода всё время холодная, ветер, небольшие морозы, снег всё идёт, но тут же тает. Самое хорошее это то, что потянулись к нам на Север треугольники гусей, беспорядочные стайки уток, и в утреннем тумане слышны крики пролетающих лебедей. Первыми прилетели снегири. Даже эта зимняя птичка не переносит здешних холодов и прилетает сюда только летом, на дачу.
(Из письма Алле Беляковой 28.05.1950, «Туруханские письма. Ариадна Эфрон – Алла Белякова», М, 2009 год, стр.63)
Ледоход начался у нас только 20 мая (1950 год), говорят, что это еще достаточно рано для здешних краев. Сперва тронулся Енисей, через два дня – Тунгуска. Льдины неслись с безумной скоростью в течение приблизительно 20 дней – сперва сплошной лавиной, потом нагромождением ледяных глыб, потом все более заметной делалась вода м все более редкими — льдины. Предпоследние плыли почерневшие, обглоданные дождем, водой и ветром, а последние походили на каких-то декадентских лебедей, красивых и хрупких, — таяли они на глазах и вряд ли добрались до моря. Погода все время стояла препротивная, холодная, ветреная, то снег, то дождь. И только последние три дня настала настоящая весна, почти лето, тепло, ясно, солнечно, и сразу все преобразилось, стало почти привлекательным.
(Из письма Елизавете Эфрон и Зинаиде Ширкевич 18.06.1950, Ариадна Эфрон. История жизни, история души, т. 1, М, 2008, стр.216).
На днях прошел лед и сейчас все идет и идет, на том берегу стоит пароход, который из-за льда Тунгуски никак не может подойти к нашей пристани. Ледоход у нас в этом году необычный – где-то выше нас образовался затор, когда он, дней через шесть, прорвался, то вынесло такую уйму льда, что я и во сне, и наяву ничего подобного не видывала. На берег вытолкнуло настоящие айсберги, выше наших скромных домиков! Боялись, что все сомнут и раздавят огромные льдины, но они, слава Богу, остановились, где за метр, где за два от жилья. Так шутил Енисей, а после него с большим опозданием (обычно они идут почти одновременно) пошла Тунгуска. Она идет буквально со скоростью курьерского поезда (смотришь на воду, и голова кружится) – тащит свои льдины и по дороге прихватывает Енисейские береговые айсберги. Все это под свинцовым небом, при северном ветре и часто присыпанное снежком.
(Из письма Анастасии Цветаевой 28.05.1953, Ариадна Эфрон. История жизни, история души, т. 1, М, 2008, стр.311).
Кончается май, а сегодня у нас первый весенний день, голубой и холодный. Холодный от того, что лед идет. За окном настоящий океанский гул, мощный и равнодушный. Меня с самого раннего детства потрясает равнодушие водных пространств – в любом живом огне больше темперамента, чем в Енисее, впадающем в океан, и чем в океане, поглощающем Енисей. Вода равнодушна и сильна, как смерть, и я боюсь и не люблю ее…
… вода – бездушна, зелень скупа, люди — давным-давно рассказаны Горьким.
…День у нас уже круглосуточный, но от этого не легче.
(Из письма Борису Пастернаку 29.05.1953, Ариадна Эфрон. История жизни, история души, т. 1, М, 2008, стр.312-313).
Июнь
Весна начнётся в июне.
(Из письма Борису Пастернаку 20.11.1949, «О Марине Цветаевой: воспоминания дочери», стр.332)
Весна серая, пасмурная, очень холодная. Такое и лето пророчат.
(Из письма Борису Пастернаку 03.06.1954, Ариадна Эфрон. История жизни, история души, т. 1, М, 2008, стр. 328).
…у нас давно уже белые ночи; лето будет дождливое и холодное, так как Енисей прошел «своей водой», то есть ледоход на Енисее прошел раньше, чем на его протоках, и потому «большой воды» совсем не было», а ледоход продолжался с 19 мая, и по сей день ему конца не видно. Только вчера пошла Тунгуска – тоже «своей водой», без притоков. В этом году наводнения нам бояться не приходится, вода идет в метрах 25 от нашего жилья.
(Из письма Елизавете Эфрон и Зинаиде Ширкевич 03.06.1954, Ариадна Эфрон. История жизни, история души, т. 1, М, 2008, стр. 329).
…по реке ещё идут льдины. 4 июня! Просто наглость. Круглые сутки светло, и круглые сутки пасмурно. Величественно и противно. Правда, когда солнце появляется, тогда чудесно, но это бывает так редко! Вообще же – освещение – это настроение природы, а здесь она вечно плохо настроена, надута, раздражена, ворчлива, плаксива, и всё это в невиданных масштабах, с неслыханным размахом.
Было у нас сильное наводнение, многие береговые жители пострадали, лачуги, лодки, ограды унесло водой… Теперь вода отступает, но под окнами ещё настоящий атлантический прибой. Я так люблю море, океан еще больше, а реку — нет, с самого детства боюсь и противного дна, и течения, чувствую себя почти утопленницей. Кроме того река, сама спокойная, тревожит меня, а море и в тишь, и в бурю радует…
Прилетели гуси, утки, лебеди. И вот я думаю, почему же это ни один из русских композиторов, переложивших на ноты русскую весну, не передал тревожного гусиного разговора, ведь гуси в полете не просто гогочут, они переговариваются, повторяя одну и ту же коротенькую музыкальную фразу в разных тонах, и эта фраза колеблется в воздухе плавно и грустно, и вторят ей сильные, ритмичные удары крыльев. И еще – плещется только что освободившаяся ото льдов река, закрой глаза и слушай, смотреть не надо, и без того ясно – весна! Русская, с таким трудом рождаемая природой, такая скупая первые дни и такая красавица потом!
(Из письма Борису Пастернаку 04.06.1951, Ариадна Эфрон. История жизни, история души, т. 1, М, 2008, стр.262-263).
…уже 4 июня, а по Енисею всё ещё идёт лёд, правда, это редкие, разрозненные льдинки, последние остатки недавнего грандиозного ледового побоища. В этом году злая река вытеснила на берега такие айсберги, каких здесь и старожилы не видывали. Льдины становились дыбом, шли, скрежеща гравием, и к счастью чудом останавливались у прибрежных лачуг, не тронув ни одной…
Над ревущей рекой, над всей этой силой ледохода и половодья летели стаи длинношеих белых лебедей, треугольники гусей, вытянутые в ниточку стайки уток. Прилетели птицы!
(Из письма Алле Беляковой 04.06.1953, «Туруханские письма. Ариадна Эфрон – Алла Белякова», М, 2009 год, стр.151)
Такая длинная, такая тёмная и холодная зима, постоянное напряжённое преодоление её, а теперь вот весна – дождь и ветер, ветер и дождь вздыбившаяся свинцовая река, белые ночи, серые дни. Ледоход начался 20 мая, и до сих пор по реке бегут, правда, всё более редкие и редкие, всё более обглоданные льдины.
(Из письма Борису Пастернаку 07.06.1950, «О Марине Цветаевой: воспоминания дочери», стр.353)
Наконец-то, кажется и у нас весна уверовала в свои силы: наш берег покрывается тощей, но трогательной травкой, и солнцу иногда удаётся пробиться сквозь неизменную толщу облаков и туч. Вода идёт на убыль, о чём сейчас уже жалею, так как недели через две придётся таскать её очень издалека, пока же она плещется шагах в 15 от дома.
(Из письма Алле Беляковой 11.06.1951, «Туруханские письма. Ариадна Эфрон – Алла Белякова», М, 2009 год, стр.91-92)
Ледоход у нас прошел благополучно, писала вам о нем во всех подробностях, повторяться не буду, не потому, что сказать нечего, а — безумно некогда. Холодно у нас нестерпимо, еле-еле пробивается травка, все время ждем, не дай Бог – выпадет снег. Отвоевались с огородом, картошка показывает крохотные листочки.
(Из письма Елизавете Эфрон 15.06.1953, Ариадна Эфрон. История жизни, история души, т. 1, М, 2008, стр. 314).
Навигация началась в первых числах июня – пошли сперва местные катера, баржи и т.п. мелочь, а потом и красноярские долгожданные пароходы. Когда пришел первый, «Иосиф Сталин», — все население бросилось на берег – это был настоящий праздник.
(Из письма Елизавете Эфрон и Зинаиде Ширкевич 18.06.1950, Ариадна Эфрон. История жизни, история души, т. 1, М, 2008, стр.216).
22 июня (1950 год) вновь пошёл, и к счастью скоро прошёл, снег. Всё время ветер и дождь, холодно. За всё время было 3-4 хороших, ясных, солнечных дня, когда всё кругом преобразилось: сколько красок скрывается в этой сумрачной природе, и, для того, чтобы вся тоска превратилась в радость, нужно только одно: солнце! Оно не закатывается сейчас круглые сутки, но его всё равно не видно. А ночи, правда, совсем нет, «и изумлённые народы не знают, что им предпринять, ложится спать или вставать!».
(Из письма Борису Пастернаку 24.06.1950, «О Марине Цветаевой: воспоминания дочери», стр.356)
…на самом деле здесь в этом году не весна, не лето, а сплошной октябрь. Даже зеленеет всё кругом как-то зябко, нехотя, ёжась от холода… Вода ушла от нас далёко, сперва была огромная страшная река, оставившая в своём разливе лишь какую-то ничтожную полоску от того берега и съевшая почти весь наш берег, а потом стала отступать, отступать понемногу, а там из воды стали показывать свои спины серые каменистые отмели, и суша, расправив плечи, изгнала Енисей из своих владений в его обычное летнее русло. И сидят на круглой прибрежной гальке десятиярусные плоты, широкобокие рыбачьи лодки и остроносые, похожие на щук, тунгусские душегубки, сидят закутанные в отцовские ватники и в отцовских непомерных кепках на голове мальчишки со всякими мудрёными приспособлениями для рыбной ловли, но напрасно, рыба и не думает клевать. Над серыми берегами – серое небо, широко, спокойно движется на север огромная река, и северный ветер гонит по ней рябь против течения, так что сразу не поймёшь, куда и откуда течёт она.
(Из письма Алле Беляковой 25.06.1951, «Туруханские письма. Ариадна Эфрон – Алла Белякова», М, 2009 год, стр.94)
Во-первых, лета, как такового не существует. Океанские ветры, постоянные дожди, холод, неприветливо, хмуро. За июнь было всего три почти солнечных дня.
(Из письма Алле Беляковой 30.06.1950, «Туруханские письма. Ариадна Эфрон – Алла Белякова», М, 2009 год, стр.66)
Июль
У нас здесь большое событие – несколько дней подряд солнечная погода.. И Енисей перестал быть таким мучительно- серым, и тайга, наконец, зазеленела, но неизменной ложкой дёгтя в бочке мёда оказываются комары, не дающие покоя ни дома, ни на улице, ни днём, ни ночью.
(Из письма Алле Беляковой 05.07.1953, «Туруханские письма. Ариадна Эфрон – Алла Белякова», М, 2009 год, стр.153)
У нас тоже лето, похожее не то на раннюю весну средней полосы, не то на раннюю осень, — на что-то, только не на лето… Ночи холодные, да и днём не пройдёшься в одном платье, за исключением каких-нибудь 2-3 дней за всё лето. А уж как подует северный ветер, то всё поёживается, и мир растительный, и мир животный…
Частые дожди, но в промежутках между ними, когда ненадолго показывается солнце, окружающий мир кажется тропически-ярким и прекрасным. Всё оживает, всё радостно – до следующей тучи. Наши дни ещё круглосуточны, однако, часам к 2-3 ночи как будто бы чуть смеркается, а то ещё недавно солнце не сходило с горизонта.
Каждый год в июле — нашествие комаров. От них нет спасения ни днём, ни, главное, ночью, их тучи, сонмы, от них темно. А кусаются! А пищат! Мы, прибрежные жители, еще в привилегированном положении, ибо это нашествие длится всего каких-нибудь 10 дней (которые, кстати, тоже нужно пережить, а особенно ночи!), а тех, кто живут не под кручей, как мы, а на самом крутом берегу, комары не покидают всё лето. Ну а в лес буквально войти нельзя, от морозов до морозов. За комарами следует мошка, уже совсем невыносимая. Тем не менее, каждую осень, невзирая ни на какие укусы, собираю несколько вёдер ягод и грибов – зимние запасы.
(Из письма Алле Беляковой 12.07.1952, «Туруханские письма. Ариадна Эфрон – Алла Белякова», М, 2009 год, стр.125-126)
…за весь июль у нас было всего три солнечных дня, да и не только за июль, а вообще за всё лето. Но эти дни успели пролететь, прежде, чем мы вошли во вкус, и сейчас мы по-прежнему наслаждаемся температурой в 13-15 градусов тепла в лучшем случае, причём тепло это и так весьма относительное, ещё орошается обильным дождём и пронизывается всевозможными северными оттенками ветров… Тут ведь как бывает: ливень, и вдруг разрываются тучи, проблеск солнца и синевы, и сразу через весь Енисей, с берега на берег, одна за другой штук восемь радуг! – и никому решительно до них дела нет… Или по Енисею, против течения, как против шерсти огромного зверя, встают настоящие атлантические волны с курчавыми гребешками пены, низко над ними курчавятся облака, и в этом маленьком промежутке между волнами и облаками играют чайки, крича голосами купающихся колхозниц, — тоже ведь залюбоваться можно… Или же — в один из редких солнечных дней – небо синее, а вода бледно-голубая, как бы вылинявшая от жары. Идут катера и моторные лодки, а за ними тянется след не голубой и не просто синий, а настоящий, скрежущий ультрамарин, тот самый ультрамарин, синее которого нет в природе. И, кажется, что эта самая линялая голубизна Енисея просто обманчивый налёт, какой, скажем, на сливах бывает, а под ним настоящий цвет, настоящая красота, скрытая от человеческих глаз. Ещё немного, и в русалок поверишь!
Так долго ждать лета, пережить такую долгую зиму, и такая погода противная, жалко ведь! И вся эта красота – такими урывками, а могло бы быть подряд красиво и тепло.
(Из письма Алле Беляковой 18.07.1951, «Туруханские письма. Ариадна Эфрон – Алла Белякова», М, 2009 год, стр.98-99)
Впрочем, в этом году нам на жару жаловаться не приходится, ибо о лете напоминают главным образом, комары.
(Из письма Елизавете Эфрон и Зинаиде Ширкевич 20.07.1954, Ариадна Эфрон. История жизни, история души, т. 1, М, 2008, стр.331).
Июль у нас был по-настоящему жаркий, первый раз за четыре года. По радиосводке погоды Красноярск все время шел наравне с Ташкентом и Ашхабадом. Туруханск тоже старался не отставать. Все расцвело и выросло на целый месяц раньше, чем обычно – солнце ведь круглый сутки! И все было бы хорошо, если бы не комары и мошкара. Они буквально отравляли существование, оказывались сильнее солнца, голода, сна.
Начинают поспевать ягоды, хожу в лес, но леса не вижу сквозь сетку накомарника и укусы мошки, сосредотачиваясь только на бруснике и голубике. Время от времени забредаю в болото, или натыкаюсь на корову, похожую в лежачем виде на бутафорскую скалу. Везде коровы – в лесу, на аэродроме, на кладбище и уж конечно на каждой улице. А молоко продают только кислое.
(Из письма Борису Пастернаку 27.07.1953, Ариадна Эфрон. История жизни, история души, т. 1, М, 2008, стр. 315).
Август
Здесь воистину страна чудес, только несколько дней, как хоть ненадолго стало закатываться солнце, и ему на смену выползает огромная багровая луна, страшная, точно конец мира, но небо ещё совсем светлое, И, кажется, луна совсем ни к чему. Коротенькое лето уже прошло, почти без тепла, всё в беспокойных дождях, ветрах и сплошной «переменной облачности». И уже с севера всерьёз тянет холодом, и солнце греет как-то поверхностно, не сливаясь с воздухом, а, главное, в не успевшей как следует потемнеть зелени, в её ещё по сути дела весенней, цыплячьей желтизне проявляется уже настоящая осенняя ржавчина.
(Из письма Борису Пастернаку 01.08.1950, «О Марине Цветаевой: воспоминания дочери», стр.357)
Лето у нас было неважное, да и оно уже прошло. Дожди, дожди, осень. Ничего нам в этом году не досталось от московской жары.
(Из письма Алле Беляковой 06.08.1954, «Туруханские письма. Ариадна Эфрон – Алла Белякова», М, 2009 год, стр.171)
На смену осеннему лету наступила ещё более осенняя осень. Дождь льёт на все лады и холодно ужасно, ветер всё время северный. Енисей – противного железобетонного цвета, да и небо, как хороший тротуар, только без городского блеска, без отражения огней, которые бывают в дождливую погоду. В самый разгар чудесного «бабьего лета» средней полосы у нас уже будет зима!
(Из письма Алле Беляковой 13.08.1951, «Туруханские письма. Ариадна Эфрон – Алла Белякова», М, 2009 год, стр.105)
Лето для здешних мест было хорошее, много дней подряд стояла ясная погода, и благодаря этому все тайное в природе становилось явным и было очень красиво.
(Из письма Борису Пастернаку 25.09.1950, Ариадна Эфрон. История жизни, история души, т. 1, М, 2008, стр.230).
Лето здесь плохое, все возможные и невозможные варианты дождей и ветров, холодное, некрасивое, главное – холодное. После такой холодной зимы, и предвкушая другую такую же, мы ничуть не отогрелись, не отдохнули, не оттаяли. И вот уже осень в полном разгаре. Кончились белые ночи, с севера движется тьма, охватывающая всё по большему куску от каждого дня.
(Из письма Борису Пастернаку 15.08.1951, «О Марине Цветаевой: воспоминания дочери», стр.396)
Стоят сейчас чудесные последние летние деньки, такие здесь редкие.
(Из письма Алле Беляковой 21.08.1954, «Туруханские письма. Ариадна Эфрон – Алла Белякова», М, 2009 год, стр.169)
Сено косили на болотах, причем здешняя трава совсем не похожа на ту, что у вас на даче. Растут какие-то дудки значительно выше человеческого роста, а высыхая, превращаются в хворост. Комары и мошки — сплошной тучей, заедают и доводят до исступления. Погода меняется 20 раз в сутки, все время проливные дожди и пронзительный северный ветер. Но птицы в этом краю — непуганые, людей совсем не боятся.
(Из письма Елизавете Эфрон и Зинаиде Ширкевич 23.08.1949, Ариадна Эфрон. История жизни, история души, т. 1, М, 2008, стр.177-178).
Кстати о закате – пишу вам, а за окном – все цвета воронова крыла – черно, отливает синевой, грозовой и ночной, и, только там, где уже давно закатилось солнце, — узкая, острая, как лезвие, полоска невероятного цвета, апельсинно-кораллового. Тишина кругом такая же глубокая, как чернота, и врывается в нее, вспарывая ее тоже лезвием, гудок какого-то невидимого катера.
Наша осень уже клонится к зиме. Недели через две – три выпадет снег, начнутся заморозки, неприятно даже думать, а каково будет зимовать! К лету и солнцу привыкаю быстро и всю зиму только и делаю, что отвыкаю, и отвыкнуть не могу, до следующей весны. К зиме же привыкать и не пробую, считаю ее затянувшимся и растянувшимся антрактом между двумя летами (?). Когда выдается немного свободного времени, уже под вечер, бегаю в лес за ягодами и грибами. Грибы появились только несколько дней тому назад и будут до морозов. Есть здесь подосиновики и подберезовики, грузди, волнушки, маслята. Довольно много, так как я, уходя ненадолго и почти не отдаляясь от дороги, так как мест не знаю, и углубляться в лес боюсь, приношу с полведра грибов и литра 2-3 голубицы и черники. Сварили немного варенья, а грибы сушим и солим, да и так едим, жареные.
(Из письма Елизавете Эфрон и Зинаиде Ширкевич 23.08.1950, Ариадна Эфрон. История жизни, история души, т. 1, М, 2008, стр.224).
У нас было из ряда вон выходящее лето – непрестанные дожди, холод такой, что помёрзли ягоды и ботва у картошки, — последние заморозки были в июне, а первые – в июле! Но грибов так много, что даже скучно их собирать – полчаса покрутишься в лесу на одном месте, и два полных ведра. В общем в этом году весна сразу же превратилась в осень, и вот уже скоро зима. Ужасно несправедливо, что солнышко ничуть нас не обогрело и не порадовало, бедные северяне!
(Из письма Алле Беляковой 25.08.1950, «Туруханские письма. Ариадна Эфрон – Алла Белякова», М, 2009 год, стр.128)
У нас осень, холодно, уже были заморозки. Случаются чудесные ясные и яркие дни, когда природа раскрывается во всей своей простоте и мудрости, а потом опять наползают тучи, и не разберешь что к чему. Хожу в лес – он желтеет на глазах – так хочется остановить падение листьев, увядание, бег времени! Много ягод – наварила черничного и голубичного варенья, собрала ведро брусники. Далеко в тайгу не хожу, боюсь заблудиться, плохо ориентируюсь в лесу, увлекаясь ягодами, теряю направление и забываю, где право, где лево!
Лето было жаркое и сухое, все лесные болотца пересохли, только на дне маленьких озер осталось немного воды. Летом коровы ходят пастись в тайгу (пастбищ тут нет), заходят далеко, за много километров, и лес, куда редко люди заходят, полон тропинок, протоптанных скотом. Попадешь на такую тропку, и непременно она тебя приведет к какому-нибудь совершенно тебе ненужному водопою.
Хорошо сейчас в лесу! Уже никто не кусает – комары исчезли, пропадает и мошка, не переносящая холода, — никто не мешает любоваться кедрами, соснами, лиственницами, березами, никто не мешает вспоминать, думать и даже мечтать по-детски.
(Из письма Елизавете Эфрон и Зинаиде Ширкевич 25.08.1953, Ариадна Эфрон. История жизни, история души, т. 1, М, 2008, стр.316-317).
(Об Енисее) …я никогда ещё в жизни не видела такой большой равнодушно-сильной, графически чёткой и до такой степени северной реки…
…с Севера, как из пасти какого-то внеземного зверя, несло холодом. Несло, несёт и, видимо, всегда будет нести. Здесь где-то совсем близко должна быть кухня, где в огромных количествах готовят плохую погоду для самых далёких краёв. «Наступило резкое похолодание» — это мы. Закаты здесь неописуемые. Только великий творец может, затратив столько золота и пурпура, передать ими ощущение не огня, не света, не тепла, а неизбежного и неумолимого как Смерть холода. Уже холодно. Каково же будет дальше.
(Из письма Борису Пастернаку 26.08.1949, «О Марине Цветаевой: воспоминания дочери», стр.327-328)
Сентябрь
А лето для здешних мест было хорошее, много дней стояла ясная погода, и благодаря этому всё тайное в природе становилось явным, и было очень красиво.
(Из письма Борису Пастернаку 25.09.1950, «О Марине Цветаевой: воспоминания дочери», стр.363)
…всё время льёт дождь, а если и перестанет на полчаса, то нападает «мошка», мелкая гадость вроде москитов, которая выводит из самого ангельского терпения. За всё это лето я не припомню ни одного дня, который можно было бы назвать настоящим летним. То мокли, то сохли на холодном ветру, а теперь уж зима на носу, местами проходят ночные заморозки.
(Из письма Алле Беляковой 01.09.1951, «Туруханские письма. Ариадна Эфрон – Алла Белякова», М, 2009 год, стр.108)
Дождь идет необычный – вообще погода здесь не похожа ни на одну из испытанных мной. Вообще все абсолютно ни на что не похоже, поэтому очень интересно.
(Из письма Елизавете Эфрон и Зинаиде Ширкевич 06.09.1949, Ариадна Эфрон. История жизни, история души, т. 1, М, 2008, стр.184).
У нас первый снег выпал 6 сентября, и потом несколько дней подряд выпадал. После этого начались дожди и грязь непролазная.
(Из письма Алле Беляковой 20.09.1954, «Туруханские письма. Ариадна Эфрон – Алла Белякова», М, 2009 год, стр.180)
У нас хоть и вообще холодновато, но все же было дней десять – 15 солнечных и безветренных, что здесь — чрезвычайная редкость. И вообще не очень дождило — с перерывами и не целые сутками. Конец же августа и начало сентября такие, какие бывают в Москве, только «холоднее», но порции солнца и дождя нормальные, по сезону. Беспросветные дожди обещают во второй половине сентября…
… В конце августа – начале сентября уже были заморозки. А сейчас — осень, все золотое и красное – краски заката на земле.
(Из письма Елизавете Эфрон и Зинаиде Ширкевич 07.09.1950, Ариадна Эфрон. История жизни, история души, т. 1, М, 2008, стр.226-227).
В этом году здесь чудная осень, холодная и ясная, я несколько раз ходила за грибами, за ягодами и чувствовала себя просто счастливой среди золотых осин, золотых берёз, счастливой, как в детстве, которое в памяти своей тоже связано с лесом…
Скоро, очень скоро зима. Уже холод и тьма берут нас в окружение. Как-то удастся перезимовать! Скоро полетят отсюда гуси-лебеди, скоро пройдут последние пароходы – да что гуси-лебеди! Даже вороны улетают, не переносят климата!
(Из письма Борису Пастернаку 08.09.1950, «О Марине Цветаевой: воспоминания дочери», стр.360)
У нас было жаркое, сияющее лето, оно прошло, но вокруг нашей избушки еще догорают астры и настурции, они здесь не боятся заморозков.
(Из письма Борису Пастернаку 12.09.1953, Ариадна Эфрон. История жизни, история души, т. 1, М, 2008, стр.318).
Первый настоящий снег выпал 18 сентября, в день моего рождения. Потом и пошло, и пошло, и дошло пока что до 45 градусов, и это, увы, далеко не предел всех туруханских возможностей.
(Из письма Борису Пастернаку 20.11.1949, «О Марине Цветаевой: воспоминания дочери», стр.332)
…здесь никогда не бывает жарко. Мы с приятельницей запасли грибов (которых в этом году было небывалое количество), насушили, намариновали и насолили, так что будем «с витаминами», хотя и не особенно уверена, что грибы в этом плане вещь стоящая.
(Из письма Алле Беляковой 25.09.1950, «Туруханские письма. Ариадна Эфрон – Алла Белякова», М, 2009 год, стр.69)
У нас в этом году было необычное для здешних мест лето – жаркое и сухое, и я, насколько позволяло время… дышала и загорала. Все цветы, посаженные нами, успели и зацвести, и отцвести в положенный срок, даже семена созрели. Все прошлые годы мороз застигал их в цвету. И оттого, что было много солнца, окружающий пейзаж, унылый и однообразный в серые дни, казался иной раз просто великолепным.
(Из письма Алле Беляковой 21.09.1953, «Туруханские письма. Ариадна Эфрон – Алла Белякова», М, 2009 год, стр.155)
В прошлом году снег выпал числа 25 сентября и больше не стаял…
(Из письма Елизавете Эфрон и Зинаиде Ширкевич 12.10.1953, Ариадна Эфрон. История жизни, история души, т. 1, М, 2008, стр.320).
У нас с 28 сентября зима вовсю, началась она в этом году на 10 дней позже, чем в прошлом, когда снег как раз выпал в день моего рождения. Уже валенки, платки и всё на свете, вся зимняя косолапость.
Две нестерпимые вещи – когда гуси улетают и последний пароход уходит. Гусей уже пережила – летят треугольником, как фронтовое письмо, перекликаются скрипучими, тревожными голосами, душу выматывающими. А какое это чудесное выражение «душу выматывать», ведь так оно и есть – летят гуси, и последний тянет в клюве ниточку из того клубка, что у меня в груди. О, нить Ариадны! В лесу сразу тихо и просторно – сколько же места занимает листва! Листва – это поэзия, литература, а сегодняшний лес – голые факты, и чувствуешь себя как –то неловко, как ребёнок, попавший в заросли розог. Ходила на днях за вениками, наломала – и скорей домой, жутко как-то. И белизна кругом ослепительная. Природа сделала белую страницу из своего прошлого, чтобы весной начать совершенно новую биографию. Ей можно.
(Из письма Борису Пастернаку 07.10.1950, «О Марине Цветаевой: воспоминания дочери», стр.369)
Октябрь
…за окном пароход дает прощальные гудки – у них такой обычай: в свой последний рейс они прощаются с берегами – до следующей весны. И гуси, и лебеди прощаются. А снег падает, и все кругом делается кавказским с чернью, и хочется выть на луну. Из круглосуточного дня мы уже нырнули в такую же круглую ночь – круглая, как сирота, ночь. И, когда переболит и перемелется в сердце лето, солнце, тогда настанет настоящая зима, по-своему даже уютная.
(Из письма Борису Пастернаку 01.10.1952, Ариадна Эфрон. История жизни, история души, т. 1, М, 2008, стр.29184).
Ночи стоят длинные, тёмные, у каждого дня отхватывается по большому куску света. Заморозки неожиданно кончились, стоят тёплые, дождливые дни, на наших магистралях грязь непролазная.
(Из письма Алле Беляковой 05.10.1953, «Туруханские письма. Ариадна Эфрон – Алла Белякова», М, 2009 год, стр.159)
Погода первое время стояла сносная, потом пошли дожди и, наконец — снег, морозы, зима.
(Из письма Елизавете Эфрон и Зинаиде Ширкевич 08.10.1951, Ариадна Эфрон. История жизни, история души, т. 1, М, 2008, стр.266).
Сегодня вечером пришел последний пароход – по темной реке, по которой идет «шуга», легкий светлый ледок, из которого через несколько дней сольется, спаяется зимний панцирь, противного цвета свежемороженой рыбы. Славный, нарядный пароходик, похожий на те, что ходят по Москва-реке, шел, расталкивая льдины, везя последних пассажиров, последние грузы – до следующей весны. Коротенький промежуток от зимы до зимы, небольшой скачок времени со льдины на льдину, неужели так же оно и будет до конца дней!
(Из письма Борису Пастернаку 10.10.1950, Ариадна Эфрон. История жизни, история души, т. 1, М, 2008, стр.238).
У нас зима, и на первых порах, пока не приелось, это чудесно. Опять вся жизнь написана черным по белому – снег совсем новый, и все на нем кажется новым и маленьким, все избушки, человечки, лошадки, собачки. Лишь река, как всегда, совершенно лишена уюта, и по-прежнему душу тревожит ее неуклонное движение, пусть сковываемое льдом.
Небо здесь всегда низкое, близкое и более чем где-либо понятное. До солнца и до луны здесь рукой подать (не то, что до Москвы), и своими глазами видишь, как и из чего Север создает погоду и непогоду, и опять ничего удивительного.
(Из письма Борису Пастернаку 10.10.19520, Ариадна Эфрон. История жизни, история души, т. 1, М, 2008, стр.292).
У нас уже зима. Из колхоза ехали на лодке уже в снег и мороз, продрогли ужасно. Дни всё короче, пасмурнее… Самое обидное, что лета так и не было в этом году, и мы, так и не отогревшись, ныряем в следующую зиму.
(Из письма Алле Беляковой 12.10.1951, «Туруханские письма. Ариадна Эфрон – Алла Белякова», М, 2009 год, стр.111)
…с Енисея ледяной ветер и температура в среднем около 44-45 ниже нуля, да к тому же темно хоть глаз выколи!
(Из письма Алле Беляковой 12.10.1952, «Туруханские письма. Ариадна Эфрон – Алла Белякова», М, 2009 год, стр.132)
У нас долгие темные ночи, короткие дни и тишина необычайная – все замерзло в ожидании зимы, а снега все нет. Южный ветер сбивает с толку даже северное сияние. Осень странная и тревожная, как весна, то восхищает, то угнетает. Ушли пароходы, улетели птицы, на Енисее же – ни льдинки, а на душе тоже. Так хорошо, когда не по графику, даже в природе!
(Из письма Борису Пастернаку 12.10.1953, Ариадна Эфрон. История жизни, история души, т. 1, М, 2008, стр.319).
У нас все еще стоит небывалая осень – ночные заморозки быстро исчезают утром, стоят теплые, иногда немного дождливые дни. В прошлом году снег выпал числа 25 сентября и больше не стаял, а в этом году мы его еще не видели по-настоящему. Кончилась навигация, прошли последние пароходы, а на Енисее еще ни льдинки, и мы до сих пор полощем белье в реке. Только ночи по-зимнему длинны да все короче делаются дни. Природа проделала все, что ей по календарю положено, опали листья, завяли травы, и все стоит голое и удивленное тем, что нечем прикрыть наготу. Я так люблю его ранней весной и поздней осенью, когда он стоит творческой схемой, до мельчайших подробностей продуманным замыслом, не приукрашенный листвой и цветением, не озвученный шорохами и шелестами. Да что говорить – всегда и всяким люблю я его, в любое время года.
(Из письма Елизавете Эфрон и Зинаиде Ширкевич 12.10.1953, Ариадна Эфрон. История жизни, история души, т. 1, М, 2008, стр.320).
Сейчас у нас стоят теплые, снежные дни, совсем уже коротенькие, светает поздно, темнее рано. Небо страшно низкое, голубиного сизого цвета, и удивительно – сизое небо кажется теплым и мягким, периной, начиненной снежинками, а точно такого же оттенка полозка незамерзшей реки вызывает ощущение холода жестокого, режущего, стального.
(Из письма Елизавете Эфрон и Зинаиде Ширкевич 23.10.1950, Ариадна Эфрон. История жизни, история души, т. 1, М, 2008, стр.240).
Ноябрь
У нас уже морозы крепкие, градусов около 30. Представляете себе, какая красота – все эти алые знамена, лозунги, пятиконечные звезды на ослепительно-белом снеге, под немигающим, похожим на луну, северным солнцем! Погода эти дни стоит настоящая праздничная, ясная, безветренная. Ночи – полнолунные, такие светлые, что не только читать, но и по руке гадать можно было бы, если бы не такой мороз! Было бы так все время, и зимовать не страшно, но тут при сильном морозе еще и сногсшибательные ветры, вьюги и прочие прелести, которые с большим трудом преодолеваются человеческим сердцем и довольно легко преодолевают его.
(Из письма Елизавете Эфрон и Зинаиде Ширкевич 08.11.1949, Ариадна Эфрон. История жизни, история души, т. 1, М, 2008, стр.186).
Сейчас опять первозданный хаос, и опять без Бога не разберёшься до самой весны. Мы утопаем круглые сутки в густом морозном тумане, сквозь который просвечивают еле-еле, в зависимости от часа, или солнце с луной на небольшом расстоянии друг от друга, или луна без солнца, и плюс к этим светилам ещё какая-нибудь неподвижная, ярко-голубая и огромная звезда. Кругом всё трещит и звенит от мороза, кажется, что собственное дыхание вылетает из уст с лёгким звоном, превращаясь в стеклянный пар. Снег под ногами хрустит, как капуста под ножом. А дышать трудно, глотаешь воздух, как хлороформ, и в груди делается холодно и вольно. Не говоря уже о том, что всё время приходится оттирать рукавицей то нос, то палец, то щёку, подмораживаешься на ходу незаметно. Из наших двух рек одна уже давно «ушла в подполье», закрывшись льдом, — Тунгуска, — а Енисей ещё упорствует, хотя побеждён зимою. Кое-где, в узких, как остриё ножа, проталинках, кусками фольги блестит живая вода. От неё поднимается густой пар, хотя она и ледяная, а всё же теплее воздуха.
(Из письма Алле Беляковой 08.11.1950, «Туруханские письма. Ариадна Эфрон – Алла Белякова», М, 2009 год, стр.73)
Холода у нас нестерпимые, вчера, в день 33-й годовщины Октября, было 52 градуса мороза… И так вот всё время с середины октября – морозы, морозы, морозы. Просыпаемся в морозном тумане, сквозь который на небольшом расстоянии друг от друга, еле просвечивают солнце с луной и ещё две-три огромных, как в Вифлееме, звёзды. Дышать невозможно, глотаешь не воздух, а какой-то нездешний сплав, дырявящий грудь. Всё звенит – и поленья дров, которые, обжигаясь от мороза, хватаешь в охапку, и снег под ногами, и далёкий собачий лай, и собственное дыхание, и дым, вылетающий из трубы. Туман не рассеивается и днём, только светлеет, вечером же опять то же самое, солнце, луна и три ярких звезды, и опять то же самое, только без солнца. Через несколько дней, наверное, начнётся пурга, вместо знакомых, скрипучих, как свежая капуста под ножом, тропинок, встанут сугробы, и наш домик совсем увязнет в снегу. Несмотря на такие холода, Енисей ещё не совсем скрылся подо льдом, ещё кое-где видна живая вода, почему-то совсем золотая под серебром льда, так что похоже на оклад с огромного образа. И вот эти кусочки фольги – воды – дымятся, от них идёт пар, сливаясь с туманом. Вообще – красиво, только трудно терпеть такой холод.
Тунгуска же стоит давно и прочно, и надолго.
(Из письма Борису Пастернаку 08.11.1950, «О Марине Цветаевой: воспоминания дочери», стр.374-376)
Морозы у нас почти все время сорокаградусные, и лета, в самом деле, как ни бывало. Ничего не напоминает о нем, о самой возможности его существования и возникновения. Кругом все забито, зацементировано снегом, а Енисей весь вздыбился торосами, весь в ледяных волнах. Небо по-прежнему изумительное, представьте себе луну, очертившую вокруг себя настоящий магический круг, в котором, через правильные промежутки, тускло мерцают маленькие туманные луны, а посередине сияет она, единственная, подлинная. Я как-то следила за возникновением этого круга. В сильный мороз, когда звезды светят особенно ярко, не затмеваемые сиянием луны, вдруг начинаются сполохи северного сияния. Туманные, неяркие, чуть зеленоватые лучи прощупывают небо, вспыхивают и вновь туманятся, вздымаются очертаниями призрачных колеблющихся знамен. Но вот все эти лучи, знамена, светлые туманности встречаются с невидимым простым взглядом препятствием – они не могут подойти к луне вплотную, они как бы разбиваются об этот, еще не очерченный, но тайно существующий круг. Все небо в хаосе, в движении, в коротких вспышках и угасаниях, а луна ни во что не вмешивается и близко к себе не подпускает. Тогда у ног (если можно сказать) луны, на самой границе еще невидимого круга, рождается первая ложная луна, круглая туманность. От нее справа и слева протягиваются молочно-белые, туманные же щупальца, на концах которых на глазах рождается еще по одной ложной луне. Все это движется обнимающим настоящую луну движением, образовывая уже видимое очертание магического круга. Дойдя до половины его, ложные лучи останавливаются, выпуская из себя еще два луча, на концах которых вновь появляются луны. Они бегут по кругу навстречу друг другу, и наконец, встретившись, сливаются и смыкают круг, внутри которого – кусочек чистого, яркого неба с блистательной подлинной луной, а вовне – тихий хаос северного сияния. Тут и залюбуешься, и задумаешься, и невольно поддашься магической силе светил, во все века указывающим человечеству путь к науке и суеверию, к вере и ереси.
Так же, как и в прошлые годы, морозными утрами восходят троекратные, тускло-горячие солнца, отражаемые и сопровождаемые радужными столбами. В воздухе – ни звука, в небе – ни птицы. Тишина, белизна…
(Из письма Елизавете Эфрон и Зинаиде Ширкевич 08.11.1952, Ариадна Эфрон. История жизни, история души, т. 1, М, 2008, стр.294).
Зима в этом году такая холодная, что, когда после сорока- и пятидесятиградусных морозов вдруг выдается какой-нибудь двадцатипяти-градусный денек, нам кажется, что весна наступила!
(Из письма Елизавете Эфрон и Зинаиде Ширкевич 08.11.1952, Ариадна Эфрон. История жизни, история души, т. 1, М, 2008, стр.296).
Здесь тоже ветры океанские, но очень уж свирепые. Так хотелось бы, чтоб зимой океан спал – и дышал, возможно, реже и тише! Зима в этом году началась чуть ли не с августа. Давным-давно всё укутано и частично удушено снегом, только над серединой Енисея стоит пар, там еще не замёрзло.
(Из письма Борису Пастернаку 09.11.1951, «О Марине Цветаевой: воспоминания дочери», стр.400)
У нас уже давным-давно лютая зима с сорокаградусными морозами, и я всерьёз забыла про возможное лето. Кажется, что всё окружающее – и снега, и морозы, и вздыбившийся торосами Енисей – в порядке вещей. Небо здесь чудесное, со всякими невероятными световыми эффектами – например, в сильные морозы восходит не одно солнце, а сразу три – одно побольше, а два поменьше. Луна очерчивает себя настоящим магическим кругом, в котором через правильные промежутки, тускло мерцают маленькие ложные луны, а в середине одиноко сияет она, подлинная. А северное сияние – настоящий Апокалипсис. По темному низкому небу бесшумно несутся призрачные всадники, копья, замёна, их сметают изумрудные грозные тучи, всё смешивается в радостном туманном хаосе и возникает вновь. Тишина же кругом несказанная, иногда только чтобы подчеркнуть её, где-то пролает собака.
(Из письма Алле Беляковой 08.11.1952, «Туруханские письма. Ариадна Эфрон – Алла Белякова», М, 2009 год, стр.59)
Зима у нас в полном разгаре, стоят большие холода, еще, как обычно, усугубляемые сильными ветрами…
Дни у нас сейчас стоят коротенькие, но светлые и ясные. Небо очень красивое, но постоянно полное каких-то сюрпризов – например, на днях видела восход солнца – на горизонте встает одно настоящее и на равных от него расстояниях, справа и слева, — два ложных солнца, чуть поменьше и потусклее подлинного. Это – к морозу. Удивительная картина, как будто бы не с Земли смотришь на привычное нам солнце, а с другой планеты. Да и так похож наш Туруханск на иную планету – такой снежный, такой ледяной!
(Из письма Елизавете Эфрон и Зинаиде Ширкевич 10.11.1951, Ариадна Эфрон. История жизни, история души, т. 1, М, 2008, стр.271-272).
У нас уже долгие темный ночи и вся жизнь окружающая делится на черное и белое – черные ночи, белый снег. Весной будет наоборот – белые ночи, и земля почернеет – только не скоро это.
(Из письма Елизавете Эфрон и Зинаиде Ширкевич 10.11.1953, Ариадна Эфрон. История жизни, история души, т. 1, М, 2008, стр.322).
У нас опять зима и всё белым-бело, а долгие ночи черным-черны. Иногда северное сияние зелёными своими лучами прощупывает вселенную, иногда среди всех известных, неизвестных и небезызвестных небесных светил появляются ещё три звезды – две зеленых и одна ещё краснее Марса – летит самолёт.
(Из письма Алле Беляковой 11.11.1953, «Туруханские письма. Ариадна Эфрон – Алла Белякова», М, 2009 год, стр.162)
Зима у нас давно и надолго. Морозы большие – 7-го ноября было -52 градуса, даже митинга не было. Завидно слушать московские прогнозы на завтрашний день, какие-то -2 градуса, +2 градуса. А тут снега да снега, и сверх снегов ещё снега, и под снегами снега же…
(Из письма Алле Беляковой 22.11.1950, «Туруханские письма. Ариадна Эфрон – Алла Белякова», М, 2009 год, стр.77)
Вдруг среди снегов, снегов, снегов, еще тысячу раз снегов, среди бронированных, как танки, рек, стеклянных от мороза деревьев, перекосившихся, как плохо выпеченные хлеба избушек, среди всего этого периферийного бреда – два тома твоих переводов…
…Снег, снег, и ещё тысячу раз снег. Эта самая белизна иной раз порождает ощущение слепоты, то есть абсолютно белое, как и абсолютно чёрное кажется каким-то дефектом зрения. Север раздражает тем, что он такой альбинос, хочется красного, синего и зелёного так, как при пресной пище болезненно хочется кислого, солёного, острого. Раздражает ещё чувство неподвижности, окостенелости всего, несмотря на беспрерывный ветер, атлантическими рывками, помноженными на туруханские морозы, бьющий и толкающий тебя то в грудь, то в спину. Дышать очень трудно, сердце с трудом переносит всю эту кутерьму, стискиваешь зубы, чтобы не выскочило. Вообще – хлопот множество: пока отогреваешь нос, замерзает рука, пока греешь руку, смерзаются ресницы.
(Из письма Борису Пастернаку 20.11.1949, Ариадна Эфрон. История жизни, история души, т. 1, М, 2008, стр.189).
…великолепная природа, небывалые оттенки абсолютно-белого снега, небывалый свет, получаемый дремлющим солнцем и бодрствующей лунной. Ночи сейчас лунные, необычайно светлые, так как снег отражает луну и сам отражается в ней. А день длится не более четырёх часов и с каждым днём становится ещё короче, и очень ощутимо… Безлунные же ночи просто страшная вещь, тут уж никакой снег не помогает, такая чернота, что кажется – ослепла. И к тому же сугробы в самых неожиданных местах, и всякие колдобины и ямы.
(Из письма Алле Беляковой 26.11.1950, «Туруханские письма. Ариадна Эфрон – Алла Белякова», М, 2009 год, стр.79-80)
Декабрь
Зима у нас началась с ноябрьских праздников пятидесятиградусными морозами, в декабре же чуть не тает, и я немного ожила. Ужасно трудно работать в большие холода, когда стихии одолевают со всех сторон! Спасаюсь только тем, что красива здешняя зима, чужда, но хороша, как красивая мачеха. Терпишь от неё столько зла, и – любуешься ею.
(Из письма Борису Пастернаку 05.12.1951, «О Марине Цветаевой: воспоминания дочери», стр.402)
Эта зима совсем не похожа на предыдущую. Тогда было сплошь морозно нестерпимо! А нынче – пурга, бураны, вихри, всё в однообразном движении, за ночь домик наш обрастает сугробами выше крыши, вместо вчерашних тропинок – гора снега, вместо вчерашних снежных гор – какие-то пролежни, голая земля с попытками прошлогодней травы – ветром сдуло. Кажется, совсем рядом, где-нибудь на полюсе пустили огромный пропеллер – и вот-вот полетим! Потом небольшая передышка в 2-3 дня – ясных, как настоящий божий день, всё на местах, всё бесспорно и прочно – движутся по белому фону только люди, лошади и собаки. И опять всё вверх тормашками, шиворот-навыворот – подул ветер с «Подкаменной» («Подкаменная Тунгуска» — это река) – опять пурга. И всё это вместе взятое – великолепно. Великолепны небеса лётные и нелётные, звёздные и забитые до отказу облаками, великолепна земля – то прочно звенящая под ногами, то полная снежных подвохов, чудесен ветер, тот самый, пушкинский «вихри снежные крутя». А чудесно это всё главным образом потому, что в нашем маленьком домике очень тепло и уютно, есть дрова под навесом, и стихии остаются по ту сторону – домика, дров и навеса.
(Из письма Борису Пастернаку 06.12.1950, «О Марине Цветаевой: воспоминания дочери», стр.380)
Зима в этом году, кажется, особенно лютая. Все время около 40 градусов, несколько дней доходило до 50 градусов, и все время ветры…
Еще больше холода донимает темнота, день настолько короткий, что о нем и казать нечего.
(Из письма Борису Пастернаку 08.12.1952, Ариадна Эфрон. История жизни, история души, т. 1, М, 2008, стр.299).
К счастью, погода в декабре стоит очень симпатичная, относительно тепло, снегопады и умеренные метели. Единственное существенное неудобство, что за ночь совершенно исчезают всякие следы тропинок, дорог и дорожек, каждое утро идёшь по снежной целине, проваливаясь по щиколотку, а где и по пояс. Но всё это ерунда, главное, что не холодно!
(Из письма Алле Беляковой 16.12.1951, «Туруханские письма. Ариадна Эфрон – Алла Белякова», М, 2009 год, стр.113)
Здешняя зима – красавица, белоснежная, с алыми зорями, с яркими звездами, но до того холодная, неприступная и несговорчивая, что невольно начинаешь предпочитать более южный тип красоты.
(Из письма Алле Беляковой 22.12.1949, «Туруханские письма. Ариадна Эфрон – Алла Белякова», М, 2009 год, стр.17)
Первые дни после моего приезда погода была ещё ничего, а потом грянули настоящие северные морозы, несколько дней температура была ниже 50 градусов, да ещё и с ветром.
(Из письма Алле Беляковой 23.12.1954, «Туруханские письма. Ариадна Эфрон – Алла Белякова», М, 2009 год, стр.181)
