На дне реки

Медленно, по частям завозили в заполярный станок громадный памятник великому вождю, торжественно возводили стеклом сверкающее сооружение, внутрь которого, будто жемчужина в раковину, была всунута приземистая, с баню величиной избушка с подрубленными нижними венцами и заплатами новых сутунков в стенах и по углам. В этой избушке мыкался будущий вождь мирового пролетариата во время ссылки и отсюда, из бездорожного, вьюжного Заполярья каким-то, совершенно непостижимым, образом бежал…

Когда работы по сооружению музея и памятника были завершены, власти, державшие под неусыпным контролем важное дело, издали указ: всем судам, проходящим по реке, вплоть до лодок, приставать в знаменитом отныне месте, командам, пассажирам и путешественникам идти в музей — на поклонение, называлось это скромно — экскурсией.

И шли. И кланялись. И плакали.

Время тоже шло, бежало. И однажды те же власти, по чьему велению сотворялись многочисленные монументы и составлялись указы, строгой бумагой велели памятники великому вождю по всей стране сковырнуть. И началась работа, достойная памяти и натуры, им послужившей.

О сносе тех бесчувственных камней боязливый народ сложил легенды и шепотом рассказывает их до сих пор потому, что легенды настоль жуткие, насколь жутка и сама история каменного гостя.

Вот один из рассказов очевидца, старого сибирского капитана, который с юности ходил по реке и помогал сооружать памятник. Не раз бросало его судно якорь супротив музея, и уже в качестве капитана, сняв картуз, шел он с командой по осыпистому крутояру к высящемуся на берегу монументу.

После того, как по всей стране убрали памятники, тот монумент все стоял и стоял, одинокий, издали видный на заполярной плоской земле, и уже не приставали к берегу послушные суда, не топтались благоговеющие скопища людей у подножия его с цветами. Клумба перед основанием памятника заросла редким северным бурьяном, ребятишки перебили каменьями стекла в помещении, бродяги унесли из избушки музейную рухлядь, памятник обгадили чайки, ветры, дожди и лютые северные морозы точили и покрывали трещинами мрамор, получившие после смерти вождя помилование ссыльные и освободившиеся из лагерей заключенные справляли нужду на монумент, писали изречения и непристойности на мраморе, „и Аз воздам“ — выцарапал какой-то грамотей гвоздем па груди каменного вождя, — и „я получил свое, ты получи свое — мы в расчете!“ — изрек другой.

— Однажды ночью, — рассказывал старый сибирский капитан — кондовые сибиряки избегают называть собственным именем дьявола и всякую нечистую силу — с тайным, коробящим душу трепетом употребляя слово „он“, — темной осенней ночью, нарастив пять буксирных тросов, набросив стальную петлю на „него“, рабочий буксир городского порта, откомандированный на эту работу, сронил „его“ с постамента, сволок на середину реки. Речники передавали по цепочке с корабля на корабль, с теплохода на теплоход жуткую новость: „он“ лежит вверх лицом и смотрит из воды»… Мы тоже нарвались на «него». Шли в межень с севера, груженные рудой. Вахтенный без стука ворвался в мою каюту. «Николай Андреич!.. Товарищ капитан…» — и показывает пальцем за борт. У самого губа дрожит, глаза под лоб завело, лицо белей бумаги.

«Ну, напоролись! — мелькнуло у меня. — Половину навигации без аварии и…» — глянул за борт и, веришь-нет, обмер, волос на голове вроде бы ветром подняло… Со дна реки глядит «он»! Лицо бело, скорбяще. Не лицо, прямо-таки лик. Всего, может, минуту-две и было нам видение, но памятно.

Год за годом, навигация за навигацией, время стирало видение, да и забило «его» ледоходом, занесло песком, зарыло каменьями, но до самой пенсии ходил я в том месте с опаскою, на всякий случай рулил не фарватером, бережней рулил — риску-то сесть на мель почти нету. Река здесь широкая.

И вот что еще любопытно: станок-то, поселок-то ушел со своего места. Километрах в двух от станка было здание метеостанции и три домика с теплицей. Опытный овощной совхоз называлось это. Вот туда с худого клятого места один по одному и начали перемещаться дома. Перешли и кедрачом загородились. Школьники кедрач насадили, хотя здесь отродясь никто ничего не садил, здесь только рубили, ловили, стреляли… Слышал я — зауральское село, где сын предал отца, тоже со своего места ушло, и забытый, проклятый односельчанами мраморный памятник отцеубийце стоит, обмаранный птицами, среди дикого леса.

…В грустном фильме лукавого, в морализаторство на старости лет впавшего киномаэстро, услышал я, что так хорошо начавшийся двадцатый век испортили маньяки. Не испортили они его, испохабили совместно с нами. И стоят по всему свету многокилометровые очереди к сооружениям, напоминающим вермишельные ящики, замаливая грехи, жаждуя милости и благодати, несут люди цветы, кланяются, плачут в храмах и маршируют у монументов императорам, вождям, героям, а под слоем песка, на дне реки лежит «он», терпеливо дожидаясь, когда его раскопают. Может быть, и дождется. «Он» нетленен. Мы — смертны. Время и впрямь сильнее нас, сильнее бед и зол земных.

Астафьев В.П, Собрание сочинений в 15 томах, Красноярск, том 7 Затеси, тетрадь вторая,  Видение, стр.119-121

Стоящая надпись

На памятнике Сталину, долго валявшемуся в Курейке до того, как его тросом стянули в Енисей, среди многих надписей, славословящих, ругательских и просто хулиганских и праздных, была одна пророческая надпись: «Я получил своё, и ты получи своё».

Время-то, время что делает! Какой оно неумолимый и беспощадный судья!

А музей в Курейке все-таки напрасно закрыли и разгромили, да памятник вождя, видный на десятки верст, в реке напрасно утопили, будто историю можно спрятать или объегорить. Пусть бы все это стояло, маячило со всеми похабными надписями, патриотическими славословиями, дабы глупость каждого пишущего видна была и мучила нашу совесть и память.

Мы — достойны этой памяти и творений сих. Нам воздается поделом.

Астафьев В.П, Собрание сочинений в 15 томах, Красноярск, том 7 Затеси, тетрадь четвертая, Игра, стр.267

Комментарий В.А.Гапеенко: Ни в коей мере не возлагаю на себя обязанность оценивать роль личности в истории. Кто я? Но выиграли русские Великую Отечественную войну, когда Верховным главнокомандующим был Иосиф Виссарионович Джугашвили (Сталин). И основы государства с мощной разнопрофильной промышленностью заложены при  его руководстве страной.

На Севере страны мало памятников, и воздвигнутый на  берегу реки Пантеон над домиком знаменитого ссыльного в Курейке был достоин посещения туристами.

Революционер, большевик, носивший подпольную кличку Коба, был арестован 23 февраля 1913 года в зале Калашниковской биржи во время концерта, устроенного петербургской большевистской организацией. Несколькими месяцами раньше он совершил побег из Нарымской ссылки и находился в столице России нелегально. Весь сбор от концерта планировалось передать в фонд газеты «Правда».  Арестованный был  заключен в тюрьму, а 02.07.1913 выслан в Туруханский край по этапу под гласный надзор полиции сроком на 4 года. Он прибыл  в губернский город Красноярск 11.07.1913, а 15.07.1913 был направлен в Туруханский край.

С 10.08.1913 года у ссыльного начинается отсчёт пребывания в селе Костино, находящемся южнее современного Туруханска, а в те годы села Монастырского,  на расстоянии всего 95 вёрст. В фонде «Енисейская губернская земская управа»  Красноярского государственного архива Красноярского края, (фонд 904 опись 1 дело 40 листы 58-69) сохранились сведения о том, что деревня Костино на правом берегу  Енисея   основана в 1810 году  ссыльнопоселенцем Минусинского уезда Сидором Михайловичем Чалкиным.

В 60-е годы 19-го столетия от Красноярска на север был проложен  почтовый тракт,  от Енисейска  до Туруханска располагалось 45 станций, где с частных граждан при поездке брался сбор по 3 копейки за версту. На станциях менялись уставшие лошади. Почтовую гоньбу по тракту осуществляли обыватели, то есть жители станков, проходящих по трассе. Существовала тогда и почтовая станция Костинская.  По данным 1903 года,  в Костино было 16 дворов с числом душ мужского пола  26, женского -31.

Ссыльных и каторжан из России в Сибирь везли по железной дороге до Красноярска, по Енисею в летнее время на пароходах, а зимой на лошадях по почтовому тракту. Именно так в первой половине марта 1913 года   Джугашвили (Сталин) переводится в Курейку, расположенную уже за Полярным кругом, точнее, считается, что именно это поселение находится  в точке  прохождения  границы Полярного круга по Енисею. Основанием для перевода послужило полученное царской охранкой сообщение о новом готовящемся побеге  мятежного Сталина.

Зимовье Курейское было известно еще в начале 17-го века. Датой его основания принято считать 1610 год. Тогда мангазейские воеводы построили на енисейском Севере несколько опорных зимовий для приема от местного населения ясака (налога в казну государства в виде шкур ценных пород зверя – соболя, белки, песца).

По одной из версий наименование поселка Курейка произошло от аналогичного названия самца дикого северного оленя. По версии же игарского старожила, «Почетного гражданина города Игарки» Бориса Федоровича Мелькова станок Курейка  назван так  потому, что  стоит на острове, отделяемом от основного русла протокой – курьей. Названия всех станков на енисейском Севере – русские, поскольку основаны не местными северными народами, а именно русскими.

Сталин первоначально был помещен в доме у Тарасеевых вместе с другим ссыльным Я.М.Свердловым, осужденным с ним по одному делу. В очерке Я.М.Свердлова «Туруханский край», написанном в 1915 году, говорится,  что Тарасеевы — потомки ссыльного, пришедшего в Курейку после 19 февраля 1861 года. С  первым переселенцем пришел его взрослый сын, он же и основал Курейку.  В 1915 году в деревне  было 10 дворов, из них заселено Тарасеевыми, потомками ссыльного – 8.

Анфиса Степановна Тарасеева, именно у неё  в доме поселили административных ссыльных, хорошо помнила момент  их приезда: «Обычно один жандарм привозил пять-шесть человек ссыльных, а тут два ссыльных и два жандарма. Мы тогда думали: «Это очень опасные преступники».

Анфиса «кипятку подала на стол,  заварила смородиновыми листьями», черемши солёной в чашке подала, «по кусочку рыбки, хлеба, соли (с сахаром-то по большим праздникам пили)», — так описана первая встреча Сталина с курейчанами  в  книге «Сталин в Сибирской ссылке». Книга вышла в 1942 году в  Красноярском книжном издательстве тиражом 15000 экземпляров, автор Москалев М.А.  Это уникальное издание, практически полностью уничтоженное вскоре после выхода из печати. Главы 3-5 в нём относятся ко времени  ссылки Сталина, Сверлова и Спандаряна  в Туруханский край.  В единственном экземпляре книга хранится сегодня в Красноярской краевой научной библиотеке.  Раритетными  можно назвать и фотографии из книги.

При царе ссыльные на содержание получали от государства деньги: три рубля в месяц. Для сравнения, охраннику в Курейке ежемесячно платили зарплату  50 рублей. Сталин в письмах друзьям просил выслать ему ещё и дополнительные средства. Кто-то из современных исследователей его жизни в заполярье упоминает о лености грузина, другие склонны считать, что он копил средства на побег.

За годы Туруханской ссылки  Свердлов написал несколько очерков, представляющих  сегодня  ценность для изучающих историю России, Туруханского края. Это  работы о положении ссыльных «Царская ссылка за десять лет (1906—1916 гг.)», «Туруханский бунт»,  «Очерки Туруханского края». Сталин  между февралем 1913 и мартом 1917 ни одной работы не написал, по крайней мере, их нет в Полном его собрании сочинений, изданном в 1946 году. Но в книге «Сталин в Сибирской ссылке» процитированы несколько его работ того периода.

Очень корректно о своем «собрате» написал в одном из первых же писем из Курейки Яков Свердлов: «…Мы с приятелем  во многом рознимся. Он очень живой человек и сохранил, несмотря на свои сорок лет, способность живо реагировать на самые различные явления. Во многих случаях у него возникают новые вопросы там, где для меня их уже нет. В этом смысле он свежее меня. Не подумай, что я ставлю его выше себя. Нет, я крупнее, это он сам сознаёт. Теоретические вопросы вызывают мало споров. Да и нет особого интереса спорить с ним, ибо у меня значительный перевес… Поспорили, сыграли партию в шахматы, я дал ему мат, затем разошлись за поздним временем. А утром снова встретимся, и так каждый день: нас на Курейке только двое…». 2 марта 1914 года, из письма в Париж неизвестной. Государственный архив Красноярского края, газета «Красноярский рабочий» 25.07.2003.

В 1940 году в Москве в издательстве ЦК ВЛКСМ «Молодая гвардия» тиражом 25000 экземпляров вышла книга  воспоминаний подпольщицы Веры Швейцер «Сталин в Туруханской ссылке», она тоже была их «подругой по несчастью», отбывая ссылку в Монастырском, и иногда навещая курейчан.

«Условия Туруханского края для побега были неимоверно тяжелыми. Три месяца в году длилась томительная распутица. Во время короткого полярного лета в Курейку успевал заходить всего лишь один енисейский пароход. Три месяца в году Курейка была совершенно оторвана от жизни; обрывалась всякая связь.

Всё движение шло только по Енисею,  и никаких других дорог не было. Последний пароход из Енисейска выходил 1 августа. Но он не доходил до Курейки, а останавливался на зимовку в Монастырском.  Осенью приходилось ждать санного пути, передвигаться можно было только на собаках и оленях в лёгких нартах.  Снегу наваливало почти в рост человека. Весной, когда начинал рыхлеть снег и таял лёд Енисея, даже и лёгкая снасть в упряжке собак не помогала. Сани и собаки проваливались в снег. Движение прекращалось».

Написав такой интереснейший, с точки зрения современного  краеведа, пассаж,  верная ссыльная делает вывод о том, что «Организация побега была слишком сложной, и товарищ Сталин вынужден был на этот раз остаться в ссылке».  Швейцер В, «Сталин в Туруханской ссылке: воспоминания подпольщика»,  Москва,  Молодая гвардия, 1940, стр.15.

Стопроцентного доверия к опубликованным в двух цитированных выше  изданиях  «воспоминаниям» о вожде общавшихся с ним курейчан, конечно, нет. Ведь  рассказы ог ссыльном  записывались со слов жителей Заполярного станка  в конце 30-х годов прошлого столетия. Тогда за каждое неосторожное высказывание  можно было получить реальный тюремный срок.  Хотя куда уж дальше-то было ссылать… Тем не менее  «северные соседи» курейчан – игарцы  в  большинстве своём, бывшие ссыльные,  как известно, подвергались  необоснованным  репрессиям и даже были расстреляны.

Сославшись на прогрессирующую болезнь лёгких, получил послабление в режиме и вернулся в Селиваниху, а потом и переехал в Монастырское,  Яков Свердлов.

Только в перестроечные годы заговорили о личной неприязни «вождей» — лености и неряшливости Сталина, его склонности к гулянкам и песнопению. Исторически же зафиксировано, что Джугашвили  спустя некоторое время переехал от Тарасеевых в семью Перепрыгиных, а Свердлов к Кандиным.  «Коба» рыбачил и охотничал. Купил лодку-ветку, на Половинских островках сделал себе шалаш и неделями промышлял осетрину.

«Сталин сам добывал себе пропитание, — вспоминает Лидия Платоновна Давыдова, колхозница из колхоза «Спартак» Туруханского района. В номере газеты «Красноярский рабочий» за 21 декабря 1939 года, когда отмечалось 60-летие  вождя, вновь та же Лидия Давыдова в заметке под заголовком «Родной отец» пишет: «Пищу квартирант готовил сам. Был у него чайник, всё, бывало, кипятил чай, для себя и для гостей. Сам и обед варил. Уже после я ему обед готовила, особенно, когда он на день уходил куда-нибудь».

Подпись  Лидии Платоновны Давыдовой стоит вместе с тремя мужчинами окрестных Курейке сёл и под письмом колхозников Заполярья товарищу Сталину.  В скобках указана и вторая фамилия Давыдовой  — Перепрыгина.

Именно к Перепрыгиным сам Иосиф и решил переехать. «У Перепрыгиных пять мальчиков и две девочки-сиротки, без отца, без матери. Жили бедно, скудно, день со щами, два – со святым духом. Корову держали, — один толк, что корова:  корова во дворе, а квас – на столе», — рассказывает в «Сибирской ссылке…» колхозник Иван Степанович, фамилия его не указывается.

Не случайно фамилия Лидии Перепрыгиной присутствует во многих публикациях. Говорят, что эта несовершеннолетняя девочка была гражданской женой ссыльного, помните фразу: «Уже после я ему обед готовила…»  Говорят, что Лидия родила почти сорокалетнему ссыльному  двоих мальчиков. Один из них умер в младенчестве, второго усыновил, взяв её в жены с ребёнком  Давыдов.

Иосиф Джугашвили уехал из Курейки 14.12.1916 года  по этапу в Красноярск в связи с призывом административно-ссыльных в армию…

На ветхом домике Перепрыгиных к 60-летию вождя вначале подняли красный флаг,  прикрепили  его большой портрет, а под ним мемориальную доску, на которой было написано, что «здесь жил сосланный царским правительством борец за счастье народов, великий Сталин».

Привожу текст с надписи под фотографией в газете «Красноярский рабочий» 1939 года. В том же году в доме был открыт музей И.В.Сталина.  Интерес к личности Сталина был огромен, музей был чрезвычайно популярным, особенно в летнее время. В отчете за подписью   ушедшего впоследствии на фронт директора  музея  Михаила Парамоновича Юрина говорится, что в первый год после открытия музей посетило 732, а в 1940 году уже  4698 человек. Коллективных экскурсий было соответственно 65 и 124.

Имя И.В.Сталина носил и созданный в Курейке совхоз.  В самом посёлке еще в 1933 году   для игарчан  был построен дом отдыха, работала санаторная школа, были пионерские лагеря.  А к очередному юбилею вождя  решено было не просто отреставрировать обветшавший сиротский домик, но и воздвигнуть над ним  пантеон.

Инициативу обустройства мемориала взял на себя Норильский горно-металлургический комбинат. Именно его работниками, большинство из которых трудилось на Севере отнюдь не по своей доброй воле, предстояло воздвигнуть памятник бывшему ссыльному, который теперь именовался вождём.

Парадокс, но получив в свои руки высшую власть в стране, бывшие туруханские административные ссыльные правители государства Джугашвили и Свердлов в своих действиях с инакомыслящими не были оригинальными.  Ссылке, как правило,  предшествовало лагерное заключение, масштабы репрессий стали  только более массовыми,  а денежное содержание заключенным предстояло зарабатывать самим, государство никаких пособий не выплачивало.

Об истории строительства  не раз рассказывалось в средствах массовой информации, есть материалы и в интернете. Скажу лишь, что стены были сделаны из лиственницы. Под 12-метровыми сводами павильона яркое освещение имитировало  северное сияние, озаряя художественно расписанный купол, обитые красным бархатом стены и стенды с картинами героической биографии вождя. По периметру внутреннего помещения сделана была паркетная дорожка. Перед зданием разбили сквер, цветники, клумбы. В центре пантеона размещалась избушка.

В нашем семейном архиве тоже хранится фото, сделанное во время командировки отца в Курейку.

Со временем основной поселок действительно переместился по берегу реки на несколько километров южнее, а принятое властями решение о закрытии мемориала, привлекло поток местных и пришлых мародеров.  Разбили окно, исписали стены. Столкнули в реку памятник…

Как то, в средине 70-х, будучи секретарем городского комитета комсомола, я приехала в Курейку на целую неделю,  проводился обмен комсомольских документов на билеты нового образца. На первой странице  билета о членстве в этой организации было размещено 6 орденов, которыми был награжден комсомол. Членами ВЛКСМ по всей стране было порядка 35 миллионов молодых людей в возрасте от 14 до 28 лет.  К торжественному  комсомольскому собранию по поводу этого события был приурочен лыжный переход Игарка – Курейка, в котором принимали участие комсомольцы Игарского авиапредприятия.  Мероприятия закончились ближе к ночи. Наутро надо было улетать. Лыжники, узнав, что я еще не была у мемориала, хотели тут же отправиться в Старую Курейку. Им тоже хотелось посмотреть пусть даже и на разрушенный пантеон вождя. Но местная молодежь нас отговорила, слишком жутким считалось это место на берегу Енисея, согласна с Астафьевым.

В 2006 году предприниматель из Светлогорска, где построена и дает электрический ток северному региону Курейская ГЭС, Михаил Пономарев, окрыленный надеждами на возрождение экстремального туризма, решил восстановить  памятник. Но сделал это крайне неуклюже: не спросил разрешения у родственников на изготовление скульптуры, а у местных властей на отвод земельного  участка и установку памятника.

Ситуация  случилась парадоксальная, получившая мировой резонанс. Залетевшая на вертолете в поселок делегация, в составе которой были  тележурналист, оператор и фотограф увидели «восставшего из пепла вождя» в крайне низком художественном исполнении.  А районные власти  из числа пассажиров этого же вертолета приняли решение о демонтаже скульптуры. Что и немедленно было местными жителями исполнено.

Занимая  должность  специалиста по работе со средствами массовой информации в  администрации Туруханского района,  я ни о поездке, ни об инциденте не знала. Однако, именно мне пришлось комментировать произошедшее за тысячу километров от краевого центра, где находилось мои основное место работы. Взволнованы событиями были многие мировые информационные агентства. Телефонный аппарат представительства перекалялся от звонков.

Несколько месяцев спустя в Светлогорске был убит  Михаил Пономарев. Ушел из жизни достаточно прогрессивный, инициативный и добрый по своей сути человек, погибший от выстрела пьяного дебошира. Следствие не рассматривало связь с недавними событиями в Курейке. Хулиганская выходка, отягощенная чрезмерным приемом алкоголя. И следа от человека не осталось.

Вот этими событиями, связанными с пребыванием в Заполярье главного  человека нашего государства, мне и хотелось поделиться с читателями моего Блога. Жаль, что все документальные свидетельства хранятся сегодня в частных архивах, в крайне малых тиражах и ограничены для обозрения занимающемуся изучением истории индивидууму. Разве лишь «Затести» Астафьева доступны более широкому кругу читателей.
Читайте Астафьева!

Фото: Ивана Табакаева, из книги «Сталин в сибирской ссылке», архива автора.

Читайте также:

• Сергей Мамаев: Поиски вчерашнего дня
• Российские президенты Игарку стороной не обходили
• Не думай о секундах свысока
• На «Чайке» по Енисею
• О чем рассказали архивы