Говорят, что у человека в экстремальной ситуации память работает острее, впечатления становятся отчётливее и события запоминаются надолго. Я и спустя полвека с лишним помню знаменитый игарский Большой пожар 1962 года, хотя мне всего лишь исполнилось тогда одиннадцать лет. Так ясно всё помню, и как горел лесокомбинат, и как огонь перекинулся на жилые постройки, и как после эвакуации жильцов нашего дома, я вернулась назад и находилась рядом с границей пожарища. Моя мама работала тогда главным бухгалтером в следственном изоляторе № 6, то бишь, городской тюрьме. И я вынуждена была находиться на одной поляне с охраняемыми заключёнными, поила даже их водой. Те же, у кого провинности были поменьше, тушили город из огромного резервуара с водой, находившегося неподалёку. Обо всём этом в своё время я написала в очерке «Большой пожар Игарки». А совсем недавно узнала, что не только я одна коснулась этой темы.
Оказывается, известный ныне бард Александр Моисеевич Городницкий, а в конце пятидесятых – начале шестидесятых — только ещё начинающий геолог в Заполярье, посвятил нашему городу не одно стихотворение. Он прибыл в Игарку после окончания Ленинградского горного института. «Вид тогдашней Игарки, — писал он впоследствии в своих мемуарах, — тоже поразил меня – она в те поры была построена целиком из дерева. Здесь был большой лесной порт и лесобиржа. Лес сюда сплавлялся по Енисею и обрабатывался, а потом продавался прямо на иностранные пароходы, заходившие в устье Енисея. Это несоответствие нищих деревянных барачных построек, праздничного пылания белого ночного июльского неба, отражавшегося в енисейской воде, и казавшихся непривычными здесь пароходов с итальянскими и греческими флагами поражало воображение, напоминало о Джеке Лондоне и Киплинге. Здесь всё было из дерева – не только дома, но и мостовые, более похожие на огромные настланные полы». Песня Александра Городницкого «Деревянные города», написанная в 1959-ом, и сегодня популярна среди ветеранов города.
Нашла в его мемуарах «Атланты. Моя кругосветная жизнь» и свидетельства того, что начинающий поэт и летом 62-го был в Игарке: «…мне довелось быть свидетелем страшного пожара в Игарке, когда неизвестно от каких причин (говорили, что поджог) вдруг вспыхнула лесобиржа, а потом огонь перекинулся на город. Жаркий июль и небольшой ветер привели к тому, что буквально за несколько часов сгорело более половины города. Температура пламени была настолько высокой, что его не брала вода, моментально превращавшаяся в пар, и огонь потом гасили уже с вертолёта, бросая специальные химические бомбы. Помню, как из обречённого огню интерклуба, под строгой охраной автоматчиков, вытаскивали ящики с коньяком и водкой и давили их трактором прямо на глазах у горюющих мужиков».
Действительно Городницкий в Игарке был, ибо вспоминает эпизод известный только непосредственному очевидцу – город спасли заключённые: «Только тюрьму удалось отстоять от огня. Выстроившиеся цепочками с вёдрами в руках зэки так упорно защищали свой «казённый дом», что огонь отступил. Более всего меня поразило, что никто даже не пытался бежать».
В 1988 году Александр Городницкий написал «Балладу о спасённой тюрьме». Недавно я нашла текст баллады в архиве городской газеты «Коммунист Заполярья».
Я помню ясно: в шестьдесят втором
Горела деревянная Игарка.
Пакеты досок вспыхивали жарко —
Сухой июль не кончился добром.
Пылали порт, и город, и больница,
Валюта погибала на корню,
И было никому не подступиться
К лохматому и рыжему огню.
И, отданы милиции на откуп,
У интерклуба, около реки,
Давили трактора коньяк и водку,
И смахивали слёзы мужики.
В огне кипело что-то и взрывалось,
Как карточные, рушились дома,
И лишь одна огню не поддавалась
Большая пересыльная тюрьма.
Горели рядом таможня и почта,
И только зэки медленно, с трудом,
Передавая ведра по цепочке,
Казённый свой отстаивали дом.
Как ни старалась золотая рота,
На полминуты пошатнулась власть.
Обугленные рухнули ворота,
Сторожевая вышка занялась.
И с вышки вниз спустившийся охранник,
Распространяя перегар и мат,
Рукав пожарный поправлял на кране,
Беспечно отложивши автомат.
За рухнувшей стеною лес и поле —
Шагни туда и растворись в дыму!
Но в этот миг решительный на волю
Бежать не захотелось никому.
Куда бежать? И этот лес зелёный,
И Енисей, мерцавший вдалеке,
Им виделись одной огромной зоной,
Граница у которой на замке.
Ревел огонь, перемещаясь ближе,
Балки пылали, яростно треща.
Дотла сгорели горсовет и биржа, —
Тюрьму же отстояли – сообща.
Когда я с оппонентами моими
Спор завожу о будущих веках,
Я вижу тундру в сумеречном дыме
И заключённых с вёдрами в руках.
Интересные стихи.
В мемуарах текст баллады предваряет пассаж: «Когда сейчас я слышу выкрики на коммунистических митингах о возвращении к старому строю и вижу, как много голосов, особенно в нищей и тёмной нашей глубинке, подаётся за коммунистов на выборах, мне постоянно вспоминается эта картина».
Повторюсь, стихи написаны в 1988-ом. В угоду перестроечной эйфории. Это оправдано, но в них есть несколько фактических неточностей: здание горсовета от огня не пострадало. Оно находилось на одной линии с тюрьмой, и именно на этой линии распространение огня было остановлено. Пожар не коснулся ни тюремных ворот, ни забора. Вышки с охранником на её территории никогда не было.
И защищали арестованные не свои «жилища», а город.
Будь я не школьницей, а поэтом, назвала бы произведение «Балладой о спасённом городе». И это было важным тогда.
А сегодня примечательным остаётся тот факт, что вновь наш город, события в нём стали поводом для создания шедевра человеком в стране известным, популярным, да что там я скромничаю – талантливым.
И эта баллада – должна сохраниться в истории нашего города.
