Те колыбельные, что пела мне мама, я не помню. Впрочем, возможно, мне она их и не пела. Мы приехали на Север, в Дудинку, когда мне исполнилось всего пять месяцев — в октябре 1951 года. Сестра Галина была постарше, она родилась 31 октября 1948 года. Но и ей, видимо, не довелось укладываться спать под мамино убаюкивающее пение.
Мама сразу же пошла на работу – бухгалтером в одну из колоний, которых к началу пятидесятых было множество в тех краях. Домой приходила усталая – не до колыбельных. Но сразу же по приезду в дом взяли няньку – одинокую ссыльную немку. Вот она-то всю нерастраченную свою любовь к детям отдавала нам с сестрой. Не знаю её имя и дальнейшую судьбу: в 53-ьем отца перевели по службе в Игарку. Но в подсознании сохранилось, что непременно ребенку перед сном – дневным или ночным надо спеть колыбельную песню.
Как поёт их мама, я услышала уже школьницей. Будучи студенткой медицинского училища, моя старшая сестра Галина родила 16 июня 1967 года своего первенца – Димку. Оставила двухмесячного младенца и новоиспеченного мужа Виктора Кротких в Игарке и вернулась в Красноярск доучиваться. Маме было сорок с не6ольшим, она ещё продолжала работать. В Игарку водиться с внучком приехала вторая бабушка — мама Виктора из Кирова-Чепецка. Но и нашей маме доводилось по вечерам укачивать внука-первенца. Вот тогда-то из соседней комнаты я и услышала её пение:
— Ай, дуду-дуду-дуду,
Потерял мужику дугу:
Дугу новенькую и дубовенькую.
Песня не обрывалась. Многократно повторяемые строчки превращались в длительную заунывную, слегка приглушённую мелодию. Если я сидела за столом с учебниками в тишине, то сопровождаемая песней из тёмного зала, где стояла кроватка с младенцем, через некоторое время опускала голову на лежащую передо мной книгу и засыпала. Так убаюкивающе действовало на меня пение.
Во сне мне являлся мужичонка в лаптях, в вышитой косоворотке, пытающийся запрячь непокорную лошадь на деревенском дворе. Он никак не мог найти её упряжь и самую большую её часть – новенькую дугу.
Привыкший за день к своеобразному говорку своей второй бабушки — Евдокии, родившей и воспитавшей за долгую жизнь четверых детей, Димка даже после расслабляющего купания не засыпал. И молодая бабушка Лида переходила к следующей песне — «страшилке»:
— Баю-баюшки-баю,
Колотушек надаю.
Колотушек двадцать пять,
Будет Дима крепко спать…
Но внук не засыпал, и нежные угрозы, положенные на музыку, усиливались:
— Баю-баюшки-баю,
Не ложися на краю,
Придёт серенький волчок
И ухватит за бочок.
И ухватит за бочок,
И утащит во лесок,
И утащит во лесок
Под берёзовый кусток.
У мамы был приятный голос, петь в семье любили. Собираемые в доме с коллегами и друзьями-фронтовиками застолья в те годы, — это скромная закуска в виде квашеной капусты с луком, политая подсолнечным маслом, строганина и отварной картофель. Одна – не больше – бутылка вина и иногда для мужчин – спирт. Питьевой спирт, крепостью под 96 градусов, торговым организациям на Север было завозить выгоднее, чем водку. А перед подачей на стол, спирт разбавлялся холодной водой, шла реакция, бутылка теплела. Впрочем, купленная даже вскладчину бутылка – мужчинами вся за один раз не выпивалась. Не так, как в нынешние застолья. Больше пели, чем пили и ели. Дружили с соседями по дому. А мы, детвора, устраивали взрослым спектакли, сборные концерты. Так проходили домашние праздники в период моего игарского детства…
Димка не мог выдержать больше трёх колыбельных, наконец-то засыпал. Был он слабеньким, родился 2 килограмма 800 граммов. Какой ещё плод могла выносить 18-летняя студентка от любимого, вечного голодного студента Сибирского технологического института. Виктор Кротких родился 29 февраля 1944 года. День рождения ему было положено отмечать один раз в четыре года. Но он парнем был весёлым: высокий красавец с волнистыми волосами, зачесываемыми вверх модным «ёжиком». Общежитие, где поселился Виктор в Красноярске, окнами выходило во двор частного дома по улице Ленина 28. Там жили наши родственники, к ним и заходила Галка подкрепиться, забрать денежный перевод от родителей, или посылку. Так и познакомилась с бесшабашным студентом, часто пропускавшим занятия. Когда у сестры стал заметным животик, молодые приехали в Игарку повиниться и пожениться. На семейном совете решили, что зятю лучше перевестись на заочное отделение, пойти работать и углубиться в написание контрольных. Галке оставалось учиться полгода, она вернулась в Красноярск одна.
С первым зятем, а сестра выйдет замуж не один раз, я была очень дружна. Помогала ему делать контрольные работы по высшей математике, хотя сама ещё была школьницей. Часто Виктор приносил от друзей купленные в магазине бесформенные брюки и классно перешивал их на модные обтягивающие. Я восхищалась его умением, помогала прошивать раскроенные брючины на швейной машинке. В благодарность в один из своих первых отпусков они с сестрой взяли меня студентку – первокурсницу в отпуск: вместе мы поехали на родину Виктора в город Кирово-Чепецк. Он купил мне демисезонное пальто малинового цвета из модной ткани с завитками в «барашек». Все студентки иняза приходили поглазеть на новомодную штучку.
К сожалению, жизнь у молодых не сложилась. Институт зять забросил. Работая слесарем на лесопильном заводе, любил погулять с молодыми девчонками, выпивал. Галка разрывалась между домом, ребёнком и работой. К тому времени она уже перешла на работу в отделение «скорой помощи» городской больницы. Каждый новый вызов к больному требовал от молодого фельдшера большой ответственности в диагностировании заболевания.
Виктор решил уехать в Лесосибирск, следы его потерялись, денег он не присылал, точного адреса его мы не знали. В 70-х сестра вновь собралась выйти замуж, стала просить у Виктора дать ей согласие на перемену фамилии сыну. Вот тогда-то он и появился у меня в институте. Помню эту нашу последнюю встречу. Я с какой-то заносчивостью в голосе, подтверждаю, что сестра собирается замуж, просит развода и согласия, чтобы все в новой семье носили фамилию Казаковых.
— Ты, ты тоже так считаешь? – спрашивает меня он. Я твёрдо киваю головой. Он потрясён, плечи его сжались, он повернулся и пошёл прочь. Так и стоит перед глазами удаляющаяся фигура в длинном модном пальто – точная копия выросшего и готовящегося уже стать дедом племянника Димы.
Если б мы могли учиться на чужих ошибках!.. Свою старшую дочь я родила тоже в студентках — 15 сентября 1971 года. Мне было двадцать. Отец моей дочери, теперь появилось точное название этому виду людей – кровный отец, тоже был студентом. Я училась на факультете иностранных языков в пединституте, Валерий на юридическом факультете в госуниверситете. Как оказалось, горячий грузинский парень встречался не со мной одной. Будущая аккомпаниаторша устроила ему скандал, сказала, что расскажет о своей беременности в его вузе. Он испугался. Повёл её в ЗАГС.
О том, что у него сегодня свадьба он заявил мне поутру. Нас разбудил звонок в дверь. Я только что пересказала ему увиденный мною страшный сон. Он оказался вещим: «Сижу на паперти у церкви, прошу милостыню. Мимо проходит Валерий в костюме какого-то восточного хана, рядом с ним в шароварах и лифчике какая-то полуголая танцовщица. Я тяну к нему руки, прося монетку. Какой-то закадровый голос в этот момент произносит: «Больше его я никогда не видела».
Вот тут он мне и признался, что мы вынуждены расстаться. Как оказалось, встретимся ещё в жизни и не раз, но об этом позднее…
Алёнина сводная сестра родилась на месяц с небольшим раньше. Мне тоже пришлось два курса доучиваться в институте, оставив родившуюся дочку в Игарке на попечение своей старшей сестры – Галины и её второго мужа – Павла. Они и пели ей колыбельные песни, перейдя на работу в разные смены – тётка на «скорой» в больнице, её муж на дежурстве по суткам в милиции. Так у моей дочери появились вторые «родители» – мама Галя и папа Паша.
Их она чтит до сих пор, несмотря на то, что обоих нет уже в живых. Кстати, рождение своего ребёнка Казаковы отложили на несколько лет лишь для того, чтобы подросла моя дочь.
Валерий только на день появился в Игарке – забрать меня с дочерью из роддома и перевезти в Красноярск. Учебный год в вузе уже начался. Был конец сентября, выпал первый снег. Молодой отец не успел ко времени выписки из роддома и появился на пороге нашего дома уже ближе к вечеру с букетом георгинов.
В Японии георгин считается символом всепобеждающей силы жизни. На языке цветов в России, наоборот – каприз, непостоянство. Считается, что дарящий георгины говорит: «Ты мне очень нравишься, но я ничего не обещаю», «Я не готов к серьезным отношениям», «Зачем всё усложнять?»
Так и было в отношении Валерия ко мне и дочери. Впрочем, языка цветов он вряд ли знал и привёз из Красноярска на Север просто сентябрьский букет. Такого обилия цветов со всего света в продаже, как сейчас, в семидесятые ещё не наблюдалось.
С тех пор мой подарок дочери по случаю дня рождения – неизменно букет этих редких садовых цветов — георгинов.
Мы на время оставили ребёнка в кроватке одну. Мама повела меня и гостя пить чай на кухню, когда мы услышали крик. Вернулись в зал. Алёна лежала в той же кроватке, что и когда-то Димка. Подросший старший брат, надевший в роддом пионерский галстук для встречи сестрёнки, теперь пытался засунуть ей в ручку металлический рубль – на счастье. Ему полчаса назад подарил его сошедший с самолёта Валерий. Конечно, дочь сопротивлялась и хныкала, не умея ещё держать деньги в руке. Но этот исторический эпизод в её жизни определил её будущую профессию. Вот уже свыше двадцати лет она работает бухгалтером, дослужилась до главного. Приезжая с отчётами в Москву, встречается иногда со своей сводной сестрой и родным отцом.
Мне хотелось, чтобы у меня родился мальчик. Я думала назвать его Зурабом, Зуриком, так к нему и обращалась, поглаживая живот. Приехала перед родами в Игарку. На маленьком рынке перед магазином «Рассвет» покупала страшно дорогие свежие помидоры по два рубля за килограмм. Попросила как-то подросшего уже четырёхлетнего племянника принести на салат из холодильника три помидора. Димон сразу же сообразил: «Один мне, один – тебе и один Зурикелле?» Я кивнула, а он продолжил: «А у него есть там ложечка?» « У кого?» — не поняла я. «Ну, у Зурика? Как он там помидорку есть будет?!»- удивленно интересовался племянник.
Дочь я назвала Алёной. Именно так, хотя заведующая ЗАГСом и возражала: «Это вариант простонародного имени от Елены. Надо правильно записать Еленой, а вы, как хотите, так и называйте. Я была непреклонна, может быть назло Валерию, стоящему рядом и подтвердившему, что он даёт ребенку свою фамилию. Имя дала я.
Оставив родившуюся дочь на воспитание сестре, я вернулась доучиваться.
Помню, как приезжая на каникулы, я пыталась укладывать малышку — дочь спать, и пела ей песни. Качала долго, иногда даже нервно потряхивая дочку. Наматывала по комнате, как мне кажется, километры. Думая, что ребёнок, наконец, заснул, потихоньку клала её в кроватку и на цыпочках пробиралась по тёмной комнате к двери. Едва я достигала порога, дочь с победным криком вскакивала и протягивала ко мне руки: возьми меня. Сна у неё как не бывало.
Дело в том, что петь Алёне колыбельные у «родителей» Казаковых просто не было сил. Придя утром со смены, они укладывались на расправленный диван рядом с «дочерью» и мгновенно засыпали. Ночь никогда не была лёгкой сменой – ни в милиции, ни в больнице. Проснувшаяся Алёна, наигравшись, засыпала самостоятельно, передвигаясь по дивану и оставляя за собой лишь естественные мокрые пятна…
Потом я окончила институт, стала работать секретарём горкома комсомола. Мы получили с дочкой отдельную квартиру – двухкомнатную, в новом пятиэтажном доме. Укладывая ребёнка вечером спать, я пела ей колыбельную Светланы из кинофильма «Гусарская баллада» слегка перефразировав слова:
— Лунные поляны, ночь, как день светла,
Спи, моя Алёнка, спи, как я спала…
Исполнение песни требовало мастерства, петь я любила, но с музыкальным слухом была не в ладах. То ли по этой причине, то ли песня была грустной, то ли жизнь мне казалась трагичной, печальной и не сложившейся, но на мои глаза наворачивались слёзы. Я замолкала и молча качала её. Алёна, естественно, этого уже и не помнит.
Когда дочери исполнилось пять лет, я вышла замуж. Меньше, чем через год, 16 июля 1977 года родился средний сын Василий. Весил он ровно три килограмма, в то время как его старшая сестрёнка была при рождении 3680 граммов. Роста оба были одинакового – 52 см, оба черноволосые. В отличие от Алёны, которая чётко требовала кормления каждые три часа и при этом кричала так, что все подчинялись именно этому её желанию, Василёк индифферентно лежал в кроватке. И уже я с тревогой смотрела на часы, брала его на руки и пыталась начать кормить. Я так боялась потерять этого ребёнка. Мне казалось, что мой муж, у которого неудачным был первый и последующие браки, и женился на мне только потому, что увидел, что я способна рожать. Его официальное предложение вступить с ним в брак не было традиционным признанием в любви. Мы вместе работали летом на «скорой помощи» — я диспетчером, принимающим вызовы, он во время своего отпуска в милиции водителем. О встречах и свиданиях не было и речи. Я знала, что он женат. Владимир Гапеенко, а это был он — мой будущий муж — уже закончил работать в больнице, уволился. Я дорабатывала последние смены. Мне тоже надо было уезжать в Красноярск – доучиваться на последнем курсе пединститута. Когда он позвонил и попросил меня задержаться после смены, дождаться его, я подумала, что он хочет попросить меня помочь ему с немецким языком. Он хотел поступать в Игарский политехнический техникум, об этом он как-то обмолвился. Мы шли по улице. Володя долго молчал, я щебетала, рассказывая о прошедшей смене. И вдруг он вымолвил: «Выходи за меня замуж, Алёнку я усыновлю»…
Совсем не ожидаемый мной поворот событий. Однако, поженились мы лишь спустя три года. Он очень ждал рождения ребёнка, ему уже было тридцать два, мне исполнилось двадцать шесть.
Мы назвали сынишку Василием, в честь деда – Василия Кирилловича Гапеенко. Я вначале была не согласна с выбором мужа, мне казалось, что имя не вполне современное, многие тогда своих детей называли по-западному, вычурно. Но перечить мужу не стала. Всегда молчаливый молодой отец вдруг оказался на редкость красноречивым. Каких только ласковых обращений к сыночку он не придумывал: Васёчек, Васятка, Васяндрик, Василинка, Василица. Всех и не упомнишь сегодня. Мне казалось, он на работе только этим и занимается, что экспериментирует, придумывая всё новые и новые обращения к сыну. И войдя в дом, Володя первым делом, помыв, конечно руки и переодевшись, шёл к сыночку.
Ну а меня родилась колыбельная для сына. Как сегодня, вижу этот маленький комочек в жёлтой распашонке в белый горошек на пеленальном столике. Специально укачивать его не было нужды. Он практически всё время спал, но взять и поносить его на руках, спеть для него, всегда хотелось.
Так появилась эта песенка:
Десять пальцев, две ладошки – это Вася — Василёк,
Да рубашечка в горошек – вот такой у нас сынок.
Подрастёт сынок Вася — Василёк,
Подрастет сыночек Вася — Василёчек,
В школу с детками пойдет, семь пятёрок принесёт.
Одну «пятёрку» маме, одну «пятёрку» папе,
Одну – сестре Алёнке и целых две себе.
А где ещё «пятерки», а где ещё «пятерки»?
Вы говорили «семь».
Одну «пятёрку» бабе, подарит бабе Лиде,
Другую бабе Шуре пошлёт домой в письме.
Так уж получилось, что каждый из моих детей появлялся на свет примерно через шесть лет после рождения предыдущего. И вот уж никогда не думала при моем бешеном рабочем темпе, что у меня их будет трое. Так сложилось в жизни, о чём теперь не жалею. Когда я узнала, что беременна в очередной раз, мне захотелось непременно родить этого ребёнка. Тогда ещё современная медицина не могла предугадать пол, и было непонятно, кто у нас будет: девочка, или мальчик. По крайней мере, симптомы были не похожи ни на первую беременность, ни на вторую.
Помню, что накануне я затеяла огромную стирку. Стиральные машинки ещё не отжимали бельё почти досуха, в зимней квартире оно сохло долго. В течение нескольких дней зал превращался в сушилку. Было сыро и стыло. Вымыла полы в комнатах, испекла эклеры и пошла на родительское собрание в школу, в Алёнкин класс. Еле высидела, на обратном пути домой сильно болела спина, хотя школа и находилась прямо напротив дома. Ночью чувствовала себя ещё хуже, всё тело ныло. Еле дождалась шести часов, чтобы дать отдохнуть мужу и не пугать детей. Вызвали «скорую».
Ещё на часах не было и девяти часов, а меня поздравляли с рождением сына. Против Васиных трёх килограммов при рождении, новорождённый был просто богатырём – 5200 в весе и 62 сантиметра длиной. Роженицы сразу окрестили его «начальником». Когда детей приносили на кормление, мой выделялся самым длинным свертком. Я хотела назвать его Иванушкой. Мне казалось, Василий, Алёнушка и Иванушка – хорошее сочетание имён для моих деток. Но дома велись споры. Однажды вечером Володя по телефону сказал мне, что старшие дети решили назвать брата Петром. Вася, якобы, даже стих придумал: «Петрушка, вот твоя игрушка». Муж умел разыгрывать компанию. И вполне серьёзно заявил мне, что он уже сходил в ЗАГС и получил свидетельство о рождении. Я расплакалась: носи девять месяцев, мучайся в родах, и даже не имей права назвать ребёнка по своему желанию. Это уж слишком. На ночном кормлении медсестра увидела слёзы на моих глазах: «Это кто же выписал свидетельство о рождении без медицинской справки из роддома?»- с усмешкой задала она мне вопрос. Думайте!
Сынишку мы назвали Алексеем – Алёшенькой. Кроме известной песни, где были слова: «Алексей, Алёшенька, сынок», я начала петь ему колыбельные, когда-то пела моя мама для Димки.
— Баю-баюшки-баю,
Колотушек надаю.
Колотушек двадцать пять,
Будет Лёша крепко спать…
Бить ребёнка, конечно, никто не собирался, просто старинное выражение «колотушек надаю» на современном языке звучало как недовольство матери незасыпающим быстро ребёнком.
Вспомнила я притчу и про «серенького волка»:
— Баю-баюшки-баю,
Не ложися на краю,
Придёт серенький волчок
И ухватит за бочок.
И ухватит за бочок,
И утащит во лесок,
И утащит во лесок
Под берёзовый кусток.
И начинала пение то с одной песни, то с другой. Вспомнила все колыбельные, и про деревенского мужика с дугой тоже:
— Ай, дуду-дуду-дуду,
Потерял мужику дугу:
Дугу новенькую и дубовенькую…
Продолжительных отпусков по уходу за родившимися детьми не было. Едва Алёше исполнилось два месяца, я вышла на работу инструктором орготдела в горкоме партии. Моя мама, которая уже не работала, но жила в семье старшей сестры, приезжала водиться с ним. Несколько раз после вечернего купания, просила у меня дать ей покачать внука перед сном. Укачивая Алёшу, мама, видимо, вспоминала своё детство. Её маме – бабе Нюре не довелось увидеть своих внуков, она умерла рано.
Но в мамином воскресшем в памяти репертуаре появился и новый куплет:
Иди, бука, на сарай,
Коням сена надавай.
Кони сена не едят,
Всё на Лёшеньку глядят.
И этот куплет я быстро переняла. Стихи остались в памяти, я пела их Алёше в первый год его жизни.
Не преминула воспользоваться текстами старинных колыбельных я и при рождении первой внучки – Сашеньки – 12 октября 2007 года. Точнее, первым внуком был Гриша, он родился у Алёны 20 ноября 2001 года. Но там была нянька, да и сама новоиспечённая мамочка с удовольствием водилась с сыночком. Без колыбельных по вечерам, когда Алёна возвращалась с работы, мать и сын быстро засыпали на широкой кровати, доставшейся им по наследству от меня при переезде в Красноярск.
Сашина мама – Лена Закомолкина – женщина строгих нравов. Ребёнка купали в холодной воде. Во время дневного сна Лена выносила ребенка в лоджию и оставляла там в коляске, чтобы спал на открытом воздухе. Сама, тепло одевшись, укладывалась при открытой двери на балкон на диван, готовая по первому крику бежать к дочери. Ни в коем случае не разрешала укачивать младенца. Клала её на кровать и оставляла в тишине. Методы воспитания дали свои положительные результаты. Сашенька организована, весь её день расписан по минутам, времени попусту у неё не бывает. Правда, положительно эффекта для здоровья всё-таки достигнуто не было.
Я была допущена к ней в тот момент, когда внучка уже начала посещать детский сад, точнее, не ходила в садик по болезни. Конечно, на руки я её не брала. Укладывала в кроватку, садилась рядом на кресло, читала сказки. Так велела мне невестка. «Главный признак, что ребёнок начинает засыпать, — инструктировала меня она, — когда Сашенька начинает теребить своё ушко».
Я читала, ребёнок вертелся, меняя своё положение, но ручку к уху не тянула. Тогда, отложив книгу, я и запела:
Иди, бука, на сарай,
Коням сена надавай.
Кони сена не едят,
Всё на Сашеньку глядят.
Александра удивлённо приподняла бровь. Кто такой «Бука» она не знала. О лошадях познание было более объёмным, мама привила её любовь к животным, а теперь внучка и вовсе удивляет меня, выдавая мне всё новые и новые подробности то из жизни слонов, то обезьян, то каких-нибудь неизвестных мне насекомых.
Я перешла к следующему куплету:
— Баю-баюшки-баю,
Не ложися на краю,
Придёт серенький волчок
И ухватит за бочок.
И ухватит за бочок,
И утащит во лесок,
И утащит во лесок
Под берёзовый кусток.
Текст был подлиннее. Мелодия выровнялась. Мой ритм пения зазвучал в унисон с дыханием внучки, её сердцебиением. Не успев прикоснуться к мочке уха, она ровно задышала. Уснула.
Летом мы переехали с ней и сыном в деревню. Мама Лена приезжала к нам на субботу и воскресенье, оставаясь на неделю работать в городе. Два раза в день я укладывала внучку спать, напевая ей колыбельную, начиная то с «Буки», то с «Мужика», то с «Баю-баюшки-баю». Я представляла, как защищаю свою внучку от страшного Буки, а заодно и от всех бед и невзгод, подстерегающих её за окном, у речки, в лесу. Колыбельная звучала как оберег, как моя молитва о благополучии малышки. Странно, но этих мыслей в молодости у меня не было. Пела тогда, а в сознании выстраивался длинный перечень отложенных на время дел. Столько много надо было успеть сделать, пока спит малыш.
Теперь можно было задуматься и отыскать в словарях не только «буку» и «дугу», но и разгадать, почему именно с «Баю — баюшки-баю» начинаются все старинные колыбельные. Оказалось, что это не просто припев из колыбельной песни для усыпления дитяти. «Баюкалкой» называли и саму няньку, припевалу, и люльку, качалку, колыбель. А «баять, баить» значило «сказывать», «говорить». Напевая колыбельную, наши предки предрекали счастливое будущее ребёнку, программировали ему счастливую жизнь, ограждали от всего плохого.
Впрочем, почему только предки? Этого же подспудно хотелось и мне всегда. Слушая колыбельную в состоянии полудрёмы, ребёнок расслаблен. Мамин голос, или голос бабушки вводит его в волшебный мир, полный различных образов – реальных и сказочных.
Учёные считают, что информация, которая поступает во время дрёмы, сна, откладывается в подсознании ребёнка и оказывает положительное влияние на его последующую жизнь.
От поющего колыбельную ребёнку в какой-то мере зависит, как выросший малыш будет относиться к различным жизненным перипетиям…
Вот совсем, кажется, недавно был сделан этот снимок – третье поколение нашей семьи – шестеро мальчишей-богатырей — наследники. Нет с ними только единственной сестрёнки Алёнки.
Выросли мои дети, дети моей старшей семьи Галины и младшего брата Владимира, создали свои семьи. К сожалению, внуков у меня пока двое. Мне очень хочется, чтобы их было больше. У моего младшего брата внуков четверо, ожидается еще прибавление в семье. Скоро станет дедушкой и племянник Дима, с которого начали мы свой рассказ.
Моя внучка Сашенька уже побывала на свадьбе у Алеши с Дашей, им она дарила на счастье голубей. А на свадьбе у Юли Казаковой она даже поймала букет невесты. Значит, ещё будут в нашем семействе свадьбы.
Когда-то и я покину этот мир. У моих детей, племянников и подросших внуков родятся новые «ангелочки». Важно, чтобы рядом с ними обязательно оказался «припевала», чтобы убаюкивая младенца перед сном, баюкалка через пение внушал малышу или малышке, что всё у них будет замечательно. Они находятся под защитой не только близких людей, но и под защитой природы, животных, Бога. Может быть, кто-то и дальше будет сохранять семейные традиции, собирать воедино самые мельчайшие подробности жизни нового поколения. Действительно важно – не потерять мужику дугу…
Фото из семейного архива: Александра Гапеенко на свадьбе у двоюродной сестры Юли Казаковой, 24.09.2015; наша семья в Дудинке: родители Анатолий Данилович и Лидия Ивановна Дресвянские, старшая сестра Галина и я, 1951 год; семья Кротких Виктор, Галина и Дима, 1967; моя дочь Алёнка, 1973; Алёнка и Галина Казакова, 1986; Васек Гапеенко, 1977; я с Васильком; мама с внуком Васей; мои дети Вася, Алёша и Алена, 1985; Алёша в детском саду; я с внуком Гришей, 2006; Вася Гапеенко с дочкой Сашенькой, 2007; мои сыновья и племянники: 1 ряд — Вася Гапеенко, Дима и Толик Казаковы, 2 ряд – в центре Алёша Гапеенко, по бокам Женя и Шура Дресвянские; Сашенька на свадьбе у Алеши и Даши Гапеенко собирается выпустить голубя.
Все интересно и познавательно, но Александру купали не в холодной воде, автор ошибается, купали ее в воде с температурой 36,6-40 градусов. И сейчас она моется в такой же прохладной воде, приятной телу.
Спасибо Вам за то, что делитесь историей о нашей семье. Я хоть и любила часто послушать различные истории из жизни своей бабушки Галины, но историю рождения её сына, своего отца «Димки» так и не знала.
Юлечка, хорошо, что читаешь, будет потом, что своим детям пересказать об истории семьи. А так ты вообще-то мне внучка, а племянник — твой папочка Дим-Димыч, как мы его звали в детстве.
Спасибо, мама, за сохранение памяти о нашей семье. Очень трогательно каждый раз перечитывать и как будто снова окунаться в ту атмосферу любви и уважения, которые царили в нашей семье. спасибо за доброе детство