Поколению моего отца – Анатолия Даниловича Дресвянского, родившегося 23 февраля 1924 года, выпали тяжелые жизненные испытания. Но судьба настолько выкристаллизовала каждого оставшегося в живых после кровопролитной отечественной войны, что их имена еще долго будут вспоминать все последующие поколения.
Фамилия Дресвянских довольно таки редкая. Семейное предание гласит, что наши предки были сосланы в Сибирь за участие в польском восстании. В ходе краеведческих поисков удалось установить и одного из древнейших представителей фамилии.
В «Енисейском энциклопедическом словаре» я нашла сведения о первых трех основателях современного города Заозерного, откуда впоследствии и переехали на Север мои родители. Роман Амосов, Семен Климов и Исай Дресвянских направили 9 августа 1776 год епископу Тобольскому и Сибирскому Варлааму прошение о причислении прихода села Рыбинска к Петропавловской церкви. Жители села, получившего в следующем веке статус города, занимались добычей слюды не только для Тобольских церквей и монастырей, но и Московских палат. Отсюда следует, что у нашей семьи сибирские корни, ей без малого двести пятьдесят лет, и ее члены всегда отличались работоспособностью, верой, патриотизмом и активной жизненной позицией.
Отец отца, а мой дед — Данила Григорьевич Дресвянский – был участником гражданской войны в Сибири, устанавливал советскую власть. Но именно его семью эта же власть и репрессировала. 24 января 1930 года тридцатилетний Данила Дресвянский с женой Прасковьей и детьми: восьмилетней Валентиной, пятилетним Анатолием и трехлетней Марией — был сослан на Ангару, в современный Кежемский район. Еще одну ветвь родственников выслали в Иркутскую область. Официальным поводом для репрессий послужило наличие построенной собственными руками братьев Данилы молотилки. Конфисковали и саму молотилку, и муку, и дом, в котором жило семейство. На Ангаре родился еще один сын – Владимир, ему к началу Великой Отечественной войны исполнилось восемь лет.
В архиве нашей семьи хранится ответ нашей мамы Л.И.Дресвянской сотрудникам Кежемского районного музея от 2 июля 1993 года, интересовавшимися этими событиями: «В тридцатых годах, как рассказывал муж, в то время, как его отец был на воинских сборах, было принято решение о выселении семьи как зажиточных. Хотя богатыми даже по тем меркам их было трудно назвать. В семье все привыкли трудиться, что и идет из поколения в поколение. Муж рассказывал совсем немного, не думалось, что это может пригодиться. Помню только, что переезжали они зимой, ехали на санках, в первое время жили в снегу, подстилали в телеги, чтобы не замерзнуть, ветки елок. Потом построили барак, спали там в два яруса на нарах, из железных бочек делали печки. Жили целой коммуной несколькими семьями. На Ангаре Анатолий закончил семь классов, работал в леспромхозе на повалке леса».
Из документов военных лет известно, что отец решил идти на фронт добровольцем, репрессированных на фронт вначале не отправляли. Он был призван Кежемским райвоенкоматом 25 мая 1942 года, ему едва исполнилось восемнадцать. С августа закончивший обучение сержант Анатолий Дресвянский уже принимал участие в военных действиях в составе 872 стрелкового полка 282 стрелковой дивизии 1 ударной армии на Северо-западном фронте.
После ранения с декабря 1943 года воевал в 50 заградительном отряде 1 ударной армии на 2 Прибалтийском фронте. А с ноября 1944 после ускоренного обучения на офицерских курсах получил звание младшего лейтенанта и должность командира взвода разведчиков в 55 отдельной разведывательной роте 53 стрелковой дивизии на том же 2 Прибалтийском фронте. Войну заканчивал уже лейтенантом, демобилизовался только в мае 1946. Кавалер ордена Красной Звезды, двух медалей «За отвагу». Имел множество ранений, в том числе 11 серьезных. Одиннадцать. Только вдумайтесь в эту цифру. Стремительная колючая пуля, раскаленный осколок металла десятки раз могли стать завершающей жизненной точкой в его только начинающейся биографии. Но каждый раз судьба давала ему шанс выжить и выполнить свое главное жизненное предназначение – восстановить разрушенное, сохранить память о безвременно ушедших и дать жизнь новому поколению. И когда я, а потом и мои дети с трепетом и нежностью прикасались к этим обезображивающим шрамам на теле, мы испытывали ту же боль и глубочайшее сострадание. И конечно же, я не раз благодарила судьбу за то, что отец вернулся с войны живым.
О его боевом пути не раз со страниц газеты рассказывалось игарским читателям. Глава о нем есть и в книге красноярца И.П.Сенкевича «Бой начинается с разведки», названа она «Гвардейский характер».
Действительно, Анатолий был бесстрашным воином, смело бросался в рукопашный бой, когда идя на задание за очередным немецким «языком» в окопе противника встречался с врагом с глазу на глаз.
Войну отец закончил в Прибалтике, освобождал от немецких захватчиков Ригу. На этом фото он 9 мая 1945 года. Тельняшка, начищенные до блеска сапоги, финка у пояса — настоящий супермен, как сказали бы сегодняшние девчонки.
Послевоенным летом в Красноярске отец познакомился с мамой. Он от Кежемского леспромхоза приехал учиться на курсы механиков. Главный бухгалтер Заозерновского госбанка Лидочка Стольникова, награжденная медалью «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941-1945 годов», была в краевом центре на курсах повышения квалификации. В октябре 1948 года в семье родилась первая дочь Галина, затем вторая. Ее рождение совпало с годовщиной Дня Победы, и на радостях новорожденная, а это была я, чуть не получила в наследство редкостное имя – Победа.
Молодому офицеру, ставшему на войне членом Коммунистической партии, было предложено поехать на Север служить в органах внутренних дел. Так с августа 1951 года начался «северный стаж» нашей семьи, сначала в Дудинке, а с октября 1952 в Игарке. Отец работал оперативным уполномоченным отдела борьбы с хищениями социалистической собственности (ОБХСС) в милиции. Годы амнистии после смерти И.В.Сталина сделали Игарку криминогенной зоной, ведь от дальнейшего отбытия наказания были освобождены не только политические заключенные. Отцу несколько раз приходилось принимать участие в аресте уголовных вооруженных преступников, занимавшихся, в основном, кражами и грабежом местного населения. Однажды зимой он вместе с другими сотрудниками милиции всю ночь провел в засаде в снегу, ожидая преступников планируемого ограбления магазина.
С детских лет и из рассказов мамы помню, что отец часто выезжал в близлежащие станки – Курейку, Полой, Шайтан, Денежкино, Агапитово.
Часто приходилось разрешать и мелкие бытовые конфликты живущих на озерах вокруг города народностей Севера – эвенков, ненцев. Они любили отца, и приезжая в город на оленьих упряжках целыми кланами, набивались к нам в квартиру в ожидании прихода его с работы. Их новорожденные дети, несмотря на морозы, были завернуты лишь в тонкую тряпочку и лежали в сделанных из оленьих шкур корзинках-люльках в трухе от сгнивших опилок, служивших им одновременно и септиком, и одеяльцем. Сверху корзинка тоже накрывалась шкурой оленя. Искренне желая согреть нежданных гостей, мама подбрасывала в печку дров, что явно не нравилось северным аборигенам. Начав потихоньку чесать разогретые, давно немытые тела, они постепенно перебирались на улицу – ждать прихода отца в более привычных для них условиях – на нартах. На фото у нашего дома – такой олений обоз. Доводилось видеть в детстве и белого медвежонка, его привезли в город с Северного полюса, и несколько месяцев он жил в соседнем сарае, пока его не переправили в столичный зоопарк.
До великого пожара 1962 года мы жили по улице Карла Маркса в доме № 6 вместе с семьей начальника милиции Владимцева, прокурора Стеновой, сотрудника госбезопасности Миронова и заведующей детским садом Анны Алексеевны Петровой.
В Игарке с нами в двухкомнатной квартире обосновались получившие разрешение выехать с Ангары наши родственники. Приехали не только дед Данила и бабушка Прасковья, но и прабабушка (дедушкина мачеха) Мария Александровна. Только старшая папина сестра Валентина осталась в Болтурино. А сестра Мария с мужем Михаилом и отслуживший в армии брат Владимир с молодой женой Раей тоже приехали «под крыло» старшего брата – в Заполярье. Владимир тоже начал службу в милиции рядовым сотрудником, став впоследствии начальником отдела внутренних дел в Каратузском районе.
В Игарку дед Данила приехал смертельно больным, у него обнаружили рак желудка. Мама, как могла, старалась облегчить его участь, принося в дом то несколько куриных яиц, то свежемороженое молоко, что в те годы на Севере было дефицитом. Мы не канючили, понимая, что для здоровья дедушки эти продукты нужнее. Дед Данила – стройный, сухощавый, очень сдержанный, «интеллигентный» — так тогда говорили. Он сделал моему младшему брату Володе топорик, искусно вырезав его из дерева так, что были четко видны и топорище, и лезвие. Володя ходил с этим топориком «рубить» дрова, их за лето для каждой семьи надо было заготовить в больших количествах: перепилить, разрубить и высушить. Все взрослые в каждый летний день этим и занимались, было не до детей. Отец с мамой пилили толстые бревна, либо один отец рубил топором «горбыль» — привезенные с лесокомбината отходы после распиловки бревен на экспортные пиломатериалы. А мы с сестрой укладывали дрова в поленницы для просушки сначала во дворе, а ближе к осени переносили их в сарай.
Отцу нравилось охотиться, рыбачить, он часто, встав на широкие подбитые камусом лыжи, уходил на озера. Когда вышел запрет на вылов осетровых, он его всегда соблюдал, принося домой окуней, мелкую пелядь.
Отец был красивым, высоким, статным, курчавые волосы, зачесанные вверх, делали его привлекательным, а полнота не была обрюзглостью. Он был душой компании и непререкаемым авторитетом среди его друзей, таких же, как и он, недавних воинов, вернувшихся в наш заполярный город с фронта, кто немного раньше, по ранению, кто после майских победных салютов, а кое-кто и поучаствовал в завершении военных действий — в операции по разгрому милитаристской Японии.
Все эти дяди Вани, дяди Пети, дяди Сени и дяди Саши неизменно приходили в наш дом. Для меня дядя Петя Белов – это постоянный спутник отца на рыбалке. Дядя Саша Шихсалтанов – ни какой не Магомед Амин, как указано у него в паспорте, а самый добрый дяденька для нас, детей, и самый грозный поставщик сезонной рабочей силы на лесокомбинат по основному своему месту работы. С дядей Петей Салтановым больше обсуждались производственные процессы: после ухода из милиции отец был техноруком, а дядя Петя начальником склада сырья. У дяди Семена Водилова были такие же кучерявые волосы, как и у моего отца, он был балагуром и запевалой в компании, а его жена – воспитательница детского сада – Лариса, отчество ее, к сожалению, не помню, – слыла самой красивой женщиной в Игарке, очень похожей, как мне кажется сейчас, на киноактрису Татьяну Доронину.
Ивана Степановича Щукина уважали не только ветераны войны, он был непререкаемым авторитетом среди работников флота, занимая должность группового механика. Он мог разрешить любую драматическую ситуацию, став потом главным диспетчером лесокомбината, то есть руководил производственными процессом в период отдыха всех главных специалистов лесопиления. Все они — яркие и совсем незаметные на первый взгляд, рядом с моим отцом чувствовали себя на равных, в нашем доме могли всегда найти поддержку и взаимопонимание.
Фронтовики с женами и детьми приходили к нам на празднование Дня Победы. В первые послевоенные годы он не считался еще государственным праздником и не был выходным днем. Но фронтовики свято чтили традиции. Застолье было скромным: квашеная капуста с луком, приправленная маслом, или винегрет, если ассортимент овощей был побольше; либо просто лук и томатная паста, отварной картофель, жареная рыба, или котлеты из щуки, строганина, все приготовленное вскладчину. Спиртное в минимальном количестве, зато песен фронтовых – настоящий концерт. Пели с воодушевлением и известные ныне: «В лесу прифронтовом», «Катюша», и незаслуженно забытые: «Цветочница Анюта», «Эх, махорочка, махорка».
Боевых эпизодов не вспоминали. Зато после смерти отца в нескольких книгах – военных мемуарах – я нашла его подчеркивания текстов и собственноручные пометки: «Это о нашей дивизии», «Здесь я воевал», «Точно подмечено». Это он нам – детям и внукам, а теперь уже и правнукам – писал о своей юности, словно предугадывая, что придет то время, когда нам захочется узнать о них поподробнее…
Действительно, пришло это время, когда корю себя, что не расспросила в мельчайших деталях, не записала, а значит, не могу передать своим детям и внукам его словами, что самая главная беда на земле, которую надо избежать – это война.
Великая Отечественная война 1941-1945 годов могла стать для России губительной. Почти без боев сдалась фашисткой Германии вся Европа. Но свободу и независимость нашей Родины отстояли и взрослые мужи (известны факты ухода на фронт воинов-игарчан 1892 года рождения), и совсем юные солдаты 1924-1927 годов рождения – наши отцы.
Спустя десятилетия отец, будучи председателем городского Совета ветеранов войны, труда, партии и комсомола (так первоначально называлась эта общественная должность) много сил и энергии приложил к тому, чтобы восстановить список погибших на войне игарчан. Вел обширную переписку, аккумулировал у себя все данные. И справедливости ради, надо сказать, что не только он. Вместе с ним в 1984 году входили в городской Совет ветеранов И.С.Щукин, Г.Г.Якимов, А.М. Яковлев, П.А.Евдокимов, Ю.П. Крылов. Все они составляли списки погибших, заполняя анкеты с необходимыми для этого данными. Ставшие к тому времени известными фамилии были увековечены на мемориале в Комсомольском сквере города. Переплетенные мамой несколько томов ценнейших документов по установлению имен погибших находятся сейчас на хранении в игарском музее.
И это было главное дело, за что, как мне кажется, в 1985 году отцу присвоили звание «Почетный гражданин города Игарки». Впрочем, игарчанам он запомнился и в должности капитана пожарного катера лесокомбината, а еще больше – начальника городской пожарной части.
Мы жили уже по улице Карла Маркса 18, а городская пожарная часть была на улице Папанина. Как только поступало сообщение о загорании, диспетчер пожарной охраны звонил отцу. Первая же из гаража машина, заезжала за ним. И он уже полностью одетый неизменно стоял в ожидании ее у крыльца, ни разу не задержавшись, ни на секунду. В коридоре вся его одежда висела в той последовательности, как ее надо было надеть: свитер, комбинезон, бушлат, шапка, сапоги. Стояла табуретка, которую, не дай бог, кто-то из младших мог по незнанию сдвинуть с места. Он не допускал, чтобы у кого-то из подчиненных возникло и тени сомнения в его авторитете и дисциплинированности.
Образцом он был и в семейной жизни, прожив с мамой в браке 45 лет: они ни разу не поссорились. Я не слышала от него ни одного бранного слова, не видела его ни разу пьяным, он не курил. И этой традиции сегодня следует все поколение наших мужчин. Не все получалось в замужестве у нас с сестрой, и это, возможно, результат нашего счастливого безоблачного детства, к свинцовым мерзостям жизни готовы мы не были. Ни разу мы не слышали от отца каких-либо нравоучений. Если мы в чем-то провинились, то мама могла сказать нам: «Отец очень недоволен этим», либо «Отцу это не нравится». И это было не равнодушие, а взвешенность, не презрение, а уважение ко всем рядом с ним живущим.
Мы с сестрой и братом к родителям обращались на «Вы». Моим детям, находящимся со мной на равных, уже сложно понять, почему.
От моих родителей мне, а теперь и моим детям досталась, кроме трудолюбия, безукоризненная грамотность в правописании и чувство юмора. Мама и отец не имели среднего образования, но в письмах к нам не делали грамматических ошибок. А подмеченный смешной факт в чьем-то поведении неизменно тиражировался.
Отец был очень скромен. Будучи уже председателем городского Совета ветеранов, когда на ежегодно проводимой в канун Дня Победы встрече с руководителями города кто-то попросил для себя очередную дефицитную вещь – шубу или шапку, он укорил его: не о том ты, дескать, говоришь. Чего у тебя уж только нет… О патриотическом воспитании молодежи говорить надо.
Он никогда не отказывал в просьбе прийти на пионерский сбор, слет, был в жюри конкурсов песни и строя, «судил» школьную военно-спортивную игру «Зарница», был частым гостем в городском комитете комсомола.
Думаю, вся его жизнь – залог того, чтобы память о нем сохранилась.
К слову, мой дядя, Владимир Данилович Дресвянский, уже после смерти отца, добился реабилитации всех членов семьи и компенсации за конфискованное государством имущество. Воссоединились мы став взрослыми и с «иркутскими родственниками» — никто не потерялся в жизни, все достигли карьерных высот, растят потомков. Жизнь продолжается.
А память об отце – это городские мемориалы участников Великой Отечественной войны с его именем в Игарке и Кодинске, боевые награды и сохранившаяся у потомков по мужской линии фамилия: у сына и двух внуков.
В семьях внуков Анатолия Даниловича Дресвянского хранятся книги «Бой начинается с разведки» с памятным автографом деда: «Нас уходило на фронт много, вернулось слишком мало. Как мы воевали, расскажет эта маленькая книжка» и пожеланием, чтобы внуки прожили достойную жизнь и «не подвели своего деда-гвардейца».
23 февраля 2014 года ему исполнилось бы 90 лет…
Впервые опубликовано в газете «Игарские новости» 23 февраля 2014 года.
Достойный след оставил на земле Анатолий Данилович Дресвянский!