Это латинское изречение *«Книги имеют свою судьбу» как нельзя кстати относится к известному ныне роману для юношества «Наследник из Калькутты», написанному Робертом Штильмарком в пятидесятые годы прошлого столетия. Почему, попытаемся рассказать.
Игарка за всю свою недолгую историю не раз являлась местом рождения уникальнейших книг. Её природу, людей, события неоднократно описывал в больших и малых своих произведениях Виктор Петрович Астафьев. Кроме Астафьева детство в Игарке провели писатели Борис Екимов (Волгоград) и Иван Полозов (Брянск).
Версия о том, что название нашего города восходит к мифическому Егорке, называемому аборигенами Игаркой, была изложена в романе Алексея Кожевникова «Брат океана» и до сих пор нет-нет, да упоминается в топонимике в качестве «научной». Игарка на время стала и местом действия романа Вениамина Каверина «Два капитана». И «Брат океана», и «Два капитана» в моём детстве были самыми читаемыми книгами у игарчан.
Именно в Игарке начался литературный творческий путь Игнатия Рождественского, Бориса Водопьянова, Казимира Лисовского и менее известных: Анатолия Климова, Петра Казачкина, Аркадия Вольского. Не могу не упомянуть и Ростислава Викторовича Горчакова, создателя книги «Удивительная Игарка» и многих рассказов, касающихся истории нашего города, печатавшихся в различных сборниках. Игарчане Иван Булава, Анатолий Быковский, Павел Борейша «баловались» литературой: издали несколько книг о речниках.
Журналистки центральных средств массовой информации Ирина Левченко и Клара Скопина, каждая в отдельности побывав у нас в городе в творческих командировках сразу же после известного «большого пожара» 1962 года вдохновились на создание художественных произведений о героических трудовых буднях игарчан шестидесятых годов прошлого столетия.
Проплыв по Енисею, свои путевые заметки о нашем городе оставили Сергей Михалков и Анатолий Алексин, Савва Кожевников и Ариадна Эфрон, Андрей Некрасов и Георгий Кублицкий, Сергей Сартаков и Евгений Рябчиков. Этот ряд фамилий можно продолжить.
Юные игарчане тридцатых годов прошлого столетия создали уникальнейший сборник своих сочинений о жизни в Заполярном городе – «Мы из Игарки». Эту традицию подхватывали не раз школьники последующих поколений, оставляя «свой след» — «Мы тоже из Игарки», «Люблю Игарку разную», «Пегас ворвался в класс» и так далее.
О некоторых персонах я уже написала, о других мой рассказ ещё впереди.
Сегодня – история уникальная, потрясающая трагизмом обстоятельств рождения книги и условий её написания. Она кардинально отличается от упомянутых выше. Но давайте всё по-порядку.
Известно, что Игарка тридцатых годов – это город, строившийся и руками энтузиастов, приехавших в далёкое Заполярье по зову сердца, и ссыльных: насильно отправленных с постоянного места жительства на север — в чём-то несогласных с политикой правительства, либо оклеветанных по доносам живущих по соседству сограждан.
Перед войной в Игарке начала строиться городская тюрьма – следственный изолятор № 6. В пятидесятые, когда строительство было полностью завершено, игарчане старались обходить стороной этот участок нового города, отгороженный высоченным забором. Мне довелось однажды в детстве побывать внутри изолятора, возможно, об этом я тоже успею вам рассказать.
А сейчас вернёмся в конец сороковых – начало пятидесятых годов. Тогда Игарке требовались тысячи рабочих рук – она должна была стать ключевой железнодорожной станцией по пролагавшейся в Заполярье магистрали Салехард — Игарка. По разным оценкам, на стройке по всей трассе трудилось сто — сто двадцать тысяч заключённых: уголовники и политические. По Енисею тянули караваны несамоходных барж, в их трюмах на четырёхэтажных нарах везли на Север невольников.
«Выбраться из трюма было невозможно, он был задран люками с железными решётками, — писал впоследствии в своих мемуарах «Выжить и помнить» осуждённый на десять лет ленинградский студент ветеринарного института Александр Сновский. – Воду вместе со спичечными коробками сахарного песка выдавали раз в день. На нарах под люками было светло, на матрасах располагались воры в законе. Они меняли у конвоиров вещи на хлеб. Вещи были наворованы ими в пересыльной зоне. Они их бросали наверх, а конвоиры бросали им сало, хлеб, колбасу, курево …»
Простите за натуралистические подробности следующего цитируемого мной пассажа, но без него трудно будет понять степень униженности цивилизованного, образованного человека, попавшего в такие условия за клевету и считающего приговор в отношении себя отчаянно несправедливым.
«Для отправления естественных надобностей в конце баржи стоял под люками ряд достаточно высоких бочек. Надо было забраться на бочку и пристроиться на её краю, что было особенно трудно людям ослабленным. Задевая друг друга, толкались, валились, пачкались, и тогда на нары уже не пускали. Когда бочка наполнялась, решётку люка откидывали, бочку цепляли к вороту, ворот её поднимал и выплескивал за борт в Енисей. А с другой стороны баржи был заборный шланг для питьевой воды».
Всем, кто однажды приплывал на теплоходе в Игарку, памятна высокая лестница от дебаркадера вверх к городу. Мало кто может подняться по ней без остановки для отдыха. «Озверевший лейтенант и солдаты подгоняли нас, орудуя ремнями и пряжками. Били с удовольствием. Как и другие, — пишет Александр Сновский, — я уворачивался от ударов. Но вид наш, униженных и уворачивающихся, ещё больше горячил наших палачей… Пока мы поднимались наверх, повалил снег. А ведь был ещё только август месяц».
Естественно, что тюрьма не могла вместить всех прибывших под конвоем. Сновский пишет: «Когда нас пригнали, лагерь (имеется в виду лагерь для заключённых) уже существовал, стояло несколько бараков, их занимали пригнанные раньше нас. В стороне были разбиты брезентовые палатки, но не для нас. Нам ещё ничего не полагалось. Мы вырыли ямы, загородили их, как могли, досками и всю ночь жгли возле них костры. Спали сидя, тесно прижавшись, чтобы было теплее. Никто из нас не умер, выходит, были у нас ещё силы. А в палатках уже умирали вовсю, многие просто не просыпались, заснув с вечера. У живых, закутанных с головой, на одежде была изморозь, у мёртвых – нет. Так и узнавали, что умер».
В тот момент и пересеклись ненадолго пути будущего ветеринара Александра Сновского и литератора Роберта Штильмарка. Пересеклись в Игарке, в лагере для заключённых…
Предки Роберта Александровича Штильмарка, по семейным преданиям, были выходцами из Скандинавии, и вели свой род чуть ли не от шведских королей. Но давно уже «обрусели», по крайней мере, свыше десяти поколений Штильмарков выросло в России. Роберт родился 3 апреля 1909 года в Москве, с детства проявлял немалые творческие способности – писал стихи, рисовал, играл на рояле, был великим фантазёром. Он получил хорошее образование, окончив Высший литературно-художественный институт, работал журналистом-международником, подготовил к изданию сборник стихов, выпустил уже и очерковую книгу «Осушение моря» (1931 год). На фронт юноша пошёл добровольцем, был заместителем командира разведроты, трижды был ранен и награждён орденом Кутузова и медалью «За оборону Ленинграда».
После тяжёлого ранения и контузии Штильмарк преподавал в Ташкентском пехотном училище, а вскоре был переведён на службу в Москву. Генерал Марк Карпович Кудрявцев, работник Генерального штаба, вспоминал, как в полевых условиях он принимал у советских воинов экзамены. По результатам сдачи присваивали воинские звания, высшим пределом присвоения было звание старшего лейтенанта. Роберту Штильмарку, единственному из всей группы, было присвоено звание капитана.
Высоко оценив опыт и знания капитана Штильмарка, его направляют на работу в Генеральный штаб и назначают начальником редакционно-издательского отдела, и главным топографом и переводчиком с шести языков.
Молодой капитан чувствовал себя на подъёме: война близилась к завершению. После смерти первой жены, он создал новую семью, у него рос сын Феликс от первого брака, он сам уже преподавал на высших командных курсах.
5 апреля 1945 года, ожидающий присвоения очередного воинского звания (майора), Штильмарк был арестован. То ли фамилия кому-то показалась подозрительной, то ли какую-то из случайно брошенных им фраз не так истолковали, то ли просто кому-то образованный, всегда подтянутый, с иголочки одетый военный не понравился. В результате: приговор – десять лет исправительно-трудовых лагерей и статус «изменника Родины».
«Первые шесть лет тюрьмы, лагерей, этапов и шмонов — писал он потом в письме сыну с присущим ему специфическим юмором, — не ознаменовались какими-либо выдающимися событиями, — привыкал и приобщался». На деле же было совсем иное: три года Роберт Штильмарк провёл в тюрьмах Москвы и лагерях Подмосковья, затем был выслан в Абезь (север Коми АССР), а в апреле 1949 года переведён оттуда с «крепостным» (лагерным) театром в Игарку. В мемуарной литературе театр, основу которого составляли именитые заключённые, солисты известных столичных театров, отбывающие наказание, называли впоследствии «Крепостным театром», артисты давали спектакли для своих конвоиров и для жителей поселка Абезь, а затем и в Игарке.
Роберт Штильмарк числился заведующим редакционно-репертуарной частью Игарского театра. Однако, условия его содержания в лагере нисколько не отличались от остальных заключённых. В самом театре, как вспоминал потом бывший охранник В.Ф.Пентюхов, (он работал в этом же театре организатором работы кружков художественной самодеятельности) Штильмарк держался замкнуто, «на контакт с молодёжью в театре не шёл». Однажды конвойный даже, дескать, услышал его брюзжание «В гробу бы я видел вас, в белых тапочках, краснопогонники чёртовы».
Не очень лестно вспоминает о первом встрече со Штильмарком и Александр Сновский. Его, тащившего для отопления раздобытую им доску, увидел уже обжившийся в лагере его знакомый по ленинградской пересылке Эзра Иодио. Обнялись, и Эзра привёл голодного и замерзающего студента к себе в СКБ — «специализированное конструкторское бюро», а на деле обыкновенную шарашку. Но там был уже иной мир. Отдельный домик, поделённый на две половины. «В одной была контора с чертёжными досками, в другой помещалось десять – двенадцать человек, спавшие на нарах. Стояла здесь единственная кровать, на которой лежал человек лет сорока – сорока пяти». И именно этот человек оказался против дальнейших посещений юношей СКБ: «так, как я могу нанести вшей и вообще…» «Оказывается, — считал Сновский, — на кровати лежал …человек, не имевший к шарашке никакого отношения, но пользовавшийся покровительством одного из нарядчиков – Василевского, для которого он по заказу писал роман «Наследник из Калькутты. С помощью этого романа вор Василевский рассчитывал освободиться. Власти Василевского хватало на то, чтобы освободить Р.А.Штильмарка от работы и создать ему особые условия».
Что для нас важно в приведённом пассаже? Конечно, не то, что «жестокий» Штильмарк запретил Сновскому заходить в бюро, где можно было согреться и съесть тарелку другую соевого супа. И не то, что он брезгливо боялся заразиться извечными спутниками заключённых – вшами. Он сам, наверное, в окопах Ленинграда не смог избежать их присутствия на немытом теле. Важным для нас становится факт, что Роберт Александрович Штильмарк начал писать роман, находясь в заключении ни где-нибудь, а в Игарке, летом 1949 года. Однако, Сновский мог и ошибаться. По версии Штильмарка, предложение от Василевского написать роман поступило гораздо позже, в другом месте и при других обстоятельствах.
Расследуем события дальше.
Вместе с труппой «Крепостного театра» Р.А. Штильмарк прибыл в Игарку в конце июня 1949 года: везли их поездом по-гулаговски недолго: из Абези — до Вологды, через Котлас, а там — на Свердловск — Омск — Новосибирск — до Красноярска. Меньшим унижениям конвой подвергал их группу и в пути до Игарки. В своих мемуарах писатель вспоминал: «Придурков — т.е. инженеров и артистов поместили в III классе, проектное бюро — в 20-местной каюте матери и ребенка. Вольный персонал, включая семью Начальника — в классных каютах наверху. А внизу, в трёх душных, тёмных грузовых трюмах, уложили вповалку «попутный» женский этап: одна енисейская старушка «Мария» (имеется в виду пароход «Мария Ульянова», ходивший по Енисею) вместила шесть сотен живых Марий, преимущественно молодых, спрессованных в трюмной тьме и адской жаре… едва шевелилось сплошное месиво — полуголое, стонущее, парёное. Головы стриженые, всклокоченные, белые, каштановые, чёрные вперемешку с задами и грудями, как на фресках Страшного Суда. От такого зрелища вполне бы свихнуться с ума…»
«В Игарке — чёрный силуэт «графитки» — единственного строения, не покосившегося от капризов вечной мерзлоты. Этапников повели улицами посёлка, где крыша каждого дома, в особенности длинных барачных строений, прихотливо изгибалась, подобно кошачьей спине, когда её гладят: миновали бесконечную территорию лесозавода со штабелями напиленных досок, готовых к погрузке на иностранные суда… В загородной местности, красочно названной Медвежий Лог, этапников ждала привычная картина: вахта, свежесрубленная, проволочная зона, один, и то не вполне достроенный барак. Все это — будущий отдельный лагерный пункт № 2».
«Так недели две и жили: повыше, на холмике, под открытым небом — женщины, пониже, в тесном бараке — мужчины. Все эти две недели бывшие абезьские, ныне игарские зеки заняты были постройкой помещений для собственной будущей зимовки. Рубили жилые бараки (морозы здесь под 50 — 60 градусов Цельсия), строили конторские помещения, жильё для охраны и начальства».
Прибывший в августе с очередной группой Сновский был неохотно пускаем в то помещение, где жил Штильмарк, последний боялся, скорее всего, новых репрессий.
Разделили и труппу театра: драматическую группу направили в Ермаково, а в Игарке оставили «Музкомедию». Оставшаяся в городе труппа состояла из четырёх «вольных» и ста двух заключённых. Популярность «крепостного театра» была огромна. В нём выступали звёзды первой величины, с мировыми именами. Давали по спектаклю, иногда и не по одному в день, даже получили звание «Лучшего музыкального театра в Красноярском крае». Такая «слава» властями наверху толковалась не в пользу существующей в стране системы наказания: театр был закрыт, артисты посланы по этапу.
Момент закрытия театра Штильмарком в мемуарах тоже зафиксирован и содержит весьма интересные с точки зрения историка факты. Читаем: «Вот пьесы, что особенно запомнились людям в постановке игарской труппы заключённых мастеров театра: «Голубая мазурка» (с Аксёновым и Петровой в главных ролях), «Цыганский барон», «Холопка», «Раскинулось море широко», «Одиннадцать неизвестных», «Двенадцать месяцев», «Запорожец за Дунаем», «Наталка Полтавка», «Свадьба в Малиновке», сцены из «Лебединого озера» и «Русалки».
До генеральной репетиции была доведена «Сильва», и на этой именно работе Политотдел добился закрытия театра. Примечательна была преамбула к этому постановлению, вынесенному специальной комиссией: «Признать театр Музкомедии ансамбля КВО (культурно-воспитательного отдела) лучшим музыкальным театром в Красноярском крае…». Постановление заканчивалось пунктом о немедленном закрытии сего театра, ввиду создания излишнего авторитета заключённым исполнителям и т. д. Здание театра передавалось самодеятельному коллективу лесозавода»… Через несколько дней оно сгорело.
Роберт Штильмарк, проследовав через Полой и Ермаково, оказался в глубине стройки, его определили на самую дальнюю колонну трассы, — 37-ую, в урочище Янов Стан, километрах в 150 от Ермаково. Этапные условия там были тяжёлыми, таёжный путь не близок, однако 37-я колонна была отстроена и обжита сравнительно давно, с прошлой осени, люди поселены в рублёные бараки, в самом Янов Стане жило вольное население, а главное — там требовался топограф для камеральных и полевых работ. На эту должность и следовал туда Штильмарк.
В пути он сильно простыл, кашлял, завидовал товарищам, слезавшим с грузовика и уже определившимся с местом очередного «жительства»: «как бы то ни было — они будут у огня, среди собратьев, а главное, им уже не надо толкать автомашину вперёд», прокладывая трассу.
Судьбоносной для него оказалась остановка в колонне № 33. «Именно тут, перед свежесрубленной вахтой этой штрафной колонны, произошла у него встреча с человеком, сыгравшим своеобразную роль в его судьбе. Произошла эта встреча 12 мая 1950 года, в морозный день, при минус 16 градусах по Цельсию, в тайге, окружающей будущую штрафную колонну, прославившуюся впоследствии своим произволом и дикостями. Нарядчиком этой колонны, а фактически — её единоличным главою, «королём» и управителем был отбывавший наказание за кражи Василий Павлович Василевский.
«…Он стоял около вахты с важной миной и внушительной осанкой. Бросался в глаза его кожаный шлем с висящими наушниками, как у лётчиков. По гордому, независимому виду и важности неторопливых движений он походил на местного босса из управления. Рядом с ним плюгавились двое военных — один в кожаной тужурке, похоже, командир взвода охраны, другой в шинели с гвардейским значком, однако с заспанной, пьяной и жалкой физиономией», — так описывает первую встречу с ним Роберт Александрович. Оказалось, что Василевский – это нарядчик работ, заключённый, а двое рядом с ним – военные — руководители колонны.
Писатель вот как объяснял поступившее ему от хитроватого зэка неожиданное предложение написать роман, который вор, оформлявший наряды на работу другим заключённым, выдав за своё детище, хотел послать в Москву Сталину в надежде на досрочное освобождение. Сам Василевский к сочинительству был мало способен. Нанятый им ранее заключённый – с работой не справлялся: трудно было творить в подобных условиях, и вот новый человек из Москвы, со знанием иностранных языков… «Единственными его требованиями были следующие: действие должно происходить за пределами России и не раньше, чем 200 лет тому назад».
Василевский определил «романиста» дезинсектором при лагерной бане, устроил ему на чердаке закуток, обеспечил бумагой (она была сброшена по спецзаказу с самолета По-2), чернилами и куревом…
И подневольный литератор взялся за сей труд. Через несколько лет в письме к сыну, он пишет, что произошло это в 1950 году дальше по трассе строительства железной дороги между посёлками Ермаково и Янов Стан: «Поселился в бане, ещё больной, начал 17 мая. Придумал «концепцию», начал я писать часов по 6 в день, потом по 12, потом доходил до 20».
Действие приключенческого романа происходит в конце 18-го века в Англии, на просторах Индийского океана, в Северной Америке и на африканском континенте. Отдадим должное автору, которому в полном одиночестве при отсутствии справочников, доступа в интернет и прочее, удалось воссоздать увлекательный сюжет, держащий в напряжении и современного читателя при чтении романа, бестселлер – как бы сказали сегодня. Конечно, ему помогла развитая ещё с детства фантазия, эрудиция, талант рассказчика.
Вскоре «писателя» перевели подальше от любопытных глаз – сторожем на базу ГСМ.
«…Я вставал под утро, затоплял в своём «бунгало» железную печурку, бухал туда банку солярки, «густо» обувал ноги (пол всегда был мёрзлый), зажигал три лампы (одну со стеклом из литровой банки, одну без стекла и одну коптилку для прикуривания). Отрегулировав эти три светильника, я брал листки почтовой бумаги и…исчезали бревенчатые закопчённые стены хижины, они сменялись синими волнами океана, палубой брига «Орион», морскими сраженьями, придворными балами и бизоньими охотами»…
Те, кто жил в Заполярье, знают, как короток зимний полярный световой день – всего несколько часов, и то без электричества в помещении практически невозможно трудиться. Морозы на улице достигают подчас 60 градусов. Вот в таких условиях – без тепла, электрического света и калорийной пищи пришлось «бате-романисту», как называли его в сталинских лагерях, работать над книгой в течение четырнадцати месяцев.
Автор вспоминает в мемуарах: «Дело пошло с поразительной быстротой. Через неделю я начал различать пока ещё, разумеется, неясно, всю просторную «даль романа». «Уже стало очевидно, что будет он многолистным, трёхчастным, массивным. Пришли в голову иезуиты, работорговцы, пираты, монахи, трапперы, карбонарии. Последние сулили многое, но пришлось от них отказаться — они, как-никак, подвизались попозже, уже в XIX веке! Зато можно было всласть пользоваться луддитами, испанскими грандами, британскими атерни, американскими генералами, ворами и благородными морскими капитанами. Василевский изредка заглядывал в баню, выслушивал отрывки, и глаза его от радости сужались в щёлки:
— Ну, старик! Обрадовал меня! Теперь вижу: наконец нашёл того, кого так долго искал!»
Однако, оставивший мемуары охранник В.Ф.Пентюхов считал, что Штильмарк несколько лукавил, написав, что книга создавалась без обращения к каким-либо справочникам. Он, якобы видел его несколько раз в штабе стройки, где в кабинете начальника строительства Василия Барабанова «была богатая библиотека и в ней масса справочной литературы: энциклопедические, географические атласы, карты». Он раза два встречал Штильмарка в коридоре штаба стройки рядом с молодым офицером.
Мемуары Пентюхова «Пленники печальной судьбы» написаны после смерти Штильмарка, размещены в интернете, но сам охранник уже в мире ином, уточнить детали невозможно. Но если сведения верны, то, прав и Сновский – роман писался не заключённым тридцать третьей колонны строгого режима, находящимся за сотни километров от Игарки, а в самом городе.
Пентюхов ставит под сомнение факт, что начальником колонны мог быть человек слабохарактерный и безвольный, позволивший Василевскому заправлять всеми делами в колонии. «Второе, что тоже вызывает недоумение, — это работа автора, как он выразился, в баньке… в зоне должна быть не банька, а большая баня, потому что иначе за один воскресный день всю массу заключённых помыть даже при ударных темпах не удастся». И, подводя итог, Пентюхов делает вывод о том, что «сам Василий Арсентьевич Барабанов следил за работой писателя… и делалось это из гуманных побуждений – сохранить жизнь и здоровье талантливым людям в условиях их заключения».
Не могу полностью согласиться с мемуаристом: образование, эрудиция, обострённое восприятие позволяли автору уйти от действительности и погрузиться в мир сочинительства. И дальнейшие события, уже в Москве, подтвердят, что именно Василевский, а не Барабанов был заказчиком в написании романа. Но не будем забегать вперёд.
Черновик романа получился достаточно объёмным – двадцать две тетрадки-блокнота с почтовой бумагой… Три увесистых тома (в изданном виде роман насчитывает около восьмисот страниц). «Рукопись идеально переписанная была переплетена в три шёлковых переплёта, снабжена самодельной картой, виньетками, схемами морского боя, большими заставочными буквами и хорошо вычерченными титульными листами». «Всё это, — по мнению самого автора, приобрело довольно импозантный вид». Акварель для рисунков была доставлена за 120 километров, кисть изготовили из хвоста убитой белки, тушь из угля по особому рецепту миниатюриста, на переплёт пошёл шёлк из самой лучшей рубашки, имевшейся на зоне, (Василевский «сблочил» её с вновь прибывшего зека), папки для переплёта сделали из обложек дел заключённых, хранящихся в спецотделе. На форзаце обложки был размещён карандашный портрет волевого человека со стальным блеском в глазах – В.П.Василевского».
Так, по версии Р.А.Штильмарка, в «глухой тайге, за двойной проволокой», но совсем недалеко от Курейки — дореволюционного места ссылки Иосифа Джугашвили (Сталина) получила своё рождение увлекательнейшая приключенческая книга, «созданная при коптилке из солярки, в глухой таёжной землянке, без листочка шпаргалки, без взгляда на карту или в книжку, ценой 14 месяцев двадцатичасового ежедневного труда».
Труда, на мой взгляд, бесспорно, изнурительного, но результат того стоил.
Роман на 503-ьей стройке понравился всем: и руководству, и заключённым. Василевский потирал руки от удовольствия. Говорят, что замышлял навсегда избавиться от своего «литературного раба». Однако, его окруженье посоветовало ему не выступать в качестве единоличного автора романа («не сумеешь ты, друг, отстоять своё авторство»). Замыслы убить Штильмарка были пересмотрены, и к тушью начертанной на титульном листе фамилии «автора» – Василевский Василий Павлович, чернилами снизу подписали: «Штильмарк Роберт Александрович».
Могли бы так развиваться события, если написание книги проходило под патронажем руководителя стройки? Думаю, что нет.
Рукопись отправили в Москву. Ответ долго не приходил.
В начале 1953 года Штильмарка перевели на поселение в город Енисейск, вышел на свободу и Василий Василевский, обосновавшийся в городе Тогучин Новосибирской области. Опять же по настоянию своего беспокойного «соавтора» Р.А.Штильмарк написал сыну в Москву письмо с просьбой разыскать рукопись и попробовать передать её для издания. Когда Феликсу удалось определить место её нахождения в большом здании на Садовом кольце, где размещалось культурно-воспитательный отдел ГУЛАГа, «вежливые люди в военной форме вручили юноше три искомых заветных тома с приложением более крупной по формату географической схемы. «Отнеситесь к этому бережно, молодой человек, не потеряйте, мы тут все читали и просим передать добрые пожелания авторам», — сказали ему на прощание.
Взявший для предварительного прочтения и рецензии рукопись известный писатель-фантаст Иван Ефремов («Туманность Андромеды», «Лезвие бритвы»), долго листал первый том, взвесив его объём, просил зайти за ответом не раньше, чем к концу месяца. Однако, позвонил спустя неделю и потребовал принести ему оставшиеся тетради с текстом. Оказывается, юный сын писателя стремительно прочёл начало рукописи, жаждал узнать продолжение и по завершении чтения убедил отца дать положительный отзыв на неё.
Однако, прошло ещё пять лет прежде, чем «Наследник» вышел в свет. «Идут споры и торговля… Редактор «за», его помощник — против. Редакция «за», руководство в неблагожелательном нейтралитете. Предлагают договор на любую другую книгу. А я хочу заключить на эту», — сообщал писатель из Москвы своей новой семье в Сибирь.
Голос совести не позволял «потомку шведских королей» до издания книги заявить о том, что книга написана им лично – он считал, что должен был «отблагодарить» Василевского за созданные им более или менее сносные условия заключения. Этим он объяснял своё первоначальное согласие опубликовать роман за двумя фамилиями.
Наконец в 1958 году в центральном детском издательстве «Детгиз» в Москве без сокращений в престижной серии «Библиотека приключений и научной фантастики» и с двумя фамилиями авторов «Наследник из Калькутты» появился на книжных полках.
«Вдохновлённый» однако успехом книги писака Василевский потребовал от Штильмарка половину «причитающего ему» гонорара. Штильмарк обратился в суд, точнее, истцом выступило издательство, претензии на авторство Василевского были отклонены, суд признал Штильмарка единоличным автором. Но книга уже жила своей самостоятельной жизнью: тогда же в Иркутске вышло второе издание книги, где ещё было указано два автора. И только начиная с алма-атинского издания, автором значится единственный, действительно написавший книгу — Роберт Александрович Штильмарк.
Роберт Александрович, получив справку о реабилитации, занялся литературной деятельностью, стал членом Союза писателей. Сын Феликс вспоминал: «Отец уже не сворачивал с писательской тропы, но и не преуспевал на ней: жил очень трудно, почти в постоянном безденежье, часто одалживал средства у коллег-писателей («я весь в долгах, аки муха в паутине», — писал он мне»)».
В 1962 году увидела свет его книга «Повесть о страннике российском» (о купце-путешественнике Василии Баранчикове). В 1967 году – новая творческая удача: книга «Образы России» — о русских городах и памятниках архитектуры. Перу писателя принадлежат также «Пассажир последнего рейса» (1974), «Звонкий колокол России» (о А.И.Герцене, 1976), «За Москвой-рекой» (о драматурге А.Н.Островском, 1983).
Однако, ситуация в стране менялась, начавшаяся после смерти Сталина «оттепель» с реабилитацией жертв политических репрессий, к концу семидесятых годов пошла на убыль. Вездесущее КГБ к опальному литератору вновь стало относиться с подозрением. Было известно, что он пишет мемуары, какими предстанут в нём власть держащие, было непонятно, а значит, и тревожно… И даже не имеющий никакого отношения к Сталину, к репрессиям, роман «Наследник из Калькутты» вновь оказался под запретом. Его триумфальное шествие по стране — а он был издан в Таллине, Ереване, Тбилиси; и за рубежом — в Польше, Болгарии, Чехословакии и Китае, было приостановлено. На этот раз вето на его переиздание наложил Госкомиздат РСФСР.
Интересно, что в судьбе Штильмарка и становлении его сына в качестве писателя определённую роль сыграл и Виктор Петрович Астафьев. В январе 1979 года к входящему в пик популярности писателю Виктору Петровичу Астафьеву во время читательской конференции в Москве обратился сын Штильмарка Феликс, попросил о встрече.
Вскоре она состоялась в Переделкино, с тех пор Астафьев и Феликс Штильмарк состояли в переписке, по мере возможности, Виктор Петрович пытался продвигать к изданию произведения «земляка», а заодно и его сына, ставшего ученым-биологом, охотоведом, не раз бывавшего в Красноярском крае, принимавшего участие в создании Центрально-Сибирского заповедника в Туруханском районе.
Однако, с переизданием «Наследника» не всё оказывалось просто. И 23 сентября 1979 года Астафьев писал: «Об отце я поговорю, конечно, но я уже перестал верить всем. Кругом обещают, обещают и врут».
Роберт Александрович Штильмарк умер 30 сентября 1985 года в Москве, похоронен на Введенском кладбище. Откликаясь на его смерть, Виктор Астафьев написал скорбящему сыну: «…прими моё сочувствие, положи цветочек на могилу отца, скажи, что от сибиряков с извинениями за то, что они его тут за колючей проволокой, чуть не уморили и не заморозили, и с благодарностью за то, что он здесь, спасая душу, написал своего «Наследника из Калькутты».
В 1989 году «Наследник из Калькутты» был издан в Красноярском книжном издательстве, с тех пор эта книга и в моей семейной библиотеке. В ней послесловие, написанное сыном об истории создания книги, названное «Вообще говоря, это чудо», ставшее для меня отправным в поиске места написания книги.
В том же 1989 году полюбившая читателям книга была издана и в Ленинграде, Ташкенте, в 1991 году – в Москве. Переиздаётся она и сейчас с завидным постоянством, значит, любима и читаема. Литературовед А. 3. Вулис, предваряя одно из изданий, назвал автора «Наследника» одиноким бардом, принявшим на себя тяжкое бремя творчества. А ведь он не знал об условиях рождения романа. Уникальность «Наследника из Калькутты» литературовед определял «не своей зависимостью от чужих сюжетов.., не своей сюжетной пестротой, чередованием взлётов и падений, внезапностей и предвкушений, бед и побед»… «Нет, «Наследник из Калькутты – по его мнению, — уникален прежде всего силой человеческого духа, способностью сохранить верность детству, верность сказке (а через неё — вере и надежде) в самых отчаянных обстоятельствах, в условиях тяжких, экстраординарных, на пороге, отделяющем жизнь от смерти; выносимое от невыносимого». И с этим трудно спорить.
Может быть и вам, дорогой читатель, захочется прочесть эту «эпопею, рождённую неволей, тоской и странной прихотью графомана-сидельца», так талантливо и захватывающе изложенную!
Увидели свет и сохранённые вдовой писателя мемуары. «Горсть света» Роберта Штильмарка — интереснейший документ эпохи. Глава «Господин из Бенгалии» полностью и главы «Первые и вторые», «Ссыльный поселенец» частично имеют касательство к пребыванию его в Игарке, Ермаково, Яновом Стане, раскрывают историю создания приключенческого романа «Наследник из Калькутты» и процитированы нами выше.
На фото: с сайта Одноклассники и из моего архива– Роберт Штильмарк (фото из журнала «В мире книг» 1987 год); городская тюрьма, административный корпус; речной порт; графитовая фабрика; современный посёлок Янов Стан Туруханского района, ветшающее здание на одном из лагерных пунктов (автор снимка Иван Табакаев); «мёртвая» дорога.
Какие трагичные судьбы людей! Наверное, только сила духа позволяла не только выдержать все испытания, но и что-то создать, оставив память о себе.
Спасибо большое Валентине Анатольевне за рассказ этой истории! И отдельное спасибо за упоминание книги Сновского «Выжить и помнить», мне довелось ее читать и это действительно сильная вещь, открывающая историю Игарки совсем с другой, не парадной стороны.